Шестая часть рассказывает, как просыпается Антоша Аукинполов.
Зазвонил будильник. Антоша, едва открыв глаза, низко опустил голову, прижав подбородком впалую грудь, потряс рыжей шевелюрой и громко произнёс, ”б-р-р-р-р-р”. Затем, вытянув руку и не оборачиваясь, уже отработанным с годами движением хлопнул по будильнику, который всё продолжал трезвонить, будильник покорно заткнулся. Андрей натянул пижаму и вышел в коридор. Пнул дверь ванной, та оказалась запертой, и тотчас же изнутри раздался визгливый голос восьмиклассника Серёги:
“Я только зашёл! Мешать-то зачем! Что за народ! Прямо житья от вас нет!”
Антоша отошёл в сторону, оперся об оштукатуренную и окрашенную лет тридцать тому назад стену, а сегодня имевшую обшарпанный вид со следами прошлогоднего водного потока с верхних этажей. Застывший рисунок низвергающейся бурной воды напоминал ему главную достопримечательность североамериканской страны - Ниагарский водопад. С тех пор, на вопрос бывал ли он за границей, неизменно отвечал, - естественно, - и добавлял, - в Канаде.
Он стал терпеливо дожидаться, пока освободит ванную абсолютный двоечник и лоботряс, коим являлся вышеуказанный Серёга. Наконец- то румянощёкий толстопузик с нечёсаной со дня рождения пышной копной на голове, из-за длинных, ниспадающих на глаза волос он мог видеть окружающую среду, разве что в своём воображении, выскочил из ванной и, не обращая внимания на Антошу, сердито хлопнул дверью своей комнаты. Антоша не стал запираться в ванной, так как ему унитаз не требовался, он успел за ночь после вечернего пива несколько раз сбегать по-маленькому. Пристроившись к потрескавшемуся и изъеденному ржавчиной в местах металлических креплений зеркалу, долго и тщательно чистил зубы импортной пастой “Поморин”, при этом фыркал, шумно плевался и напевал песню “Каховка, Каховка, родная винтовка”. Очарованно рассматривал себя со стороны и, сравнивая своего двойника за стеклом с оригиналом и фиксируя абсолютное сходство, удивлялся этому обстоятельству. Устав от самолюбования, он принялся с особым упорством скоблить лицо, раз за разом покрывая густой мыльной пеной от подбородка до верхней границы лба, до покраснения растирая кожу. Затем поплескал на голову теплой водой, уложил прическу, расчесал бакенбарды, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен.
Восьмая часть рассказывает, как завтракал Антоша Аукинполов.
Антоша Аукинполов прошел на кухню, сказал соседке бабе Насте «здрастье», сделал себе два бутерброда. Первый приготовил с белым хлебом и докторской колбасой, а второй покруче: на бородинский чёрный хлеб нанёс толстый слой импортного сливочного масла, и в масле утопил несколько латвийских шпрот. Сварил турецкий кофе и принялся завтракать.
Он надкусывал бутерброды в строгой последовательности, первый -второй, первый - второй, первый - второй, изредка вступая в перебранку с другой соседкой, Клавдией Ивановной, тем самым изменив своей привычке, о которой мы уже упоминали и нет смысла повторяться. А речь шла о жителях трущоб в Соединённых Штатах Америки и очередной смены правительства в Италии. Клавдия Ивановна испереживалась, узнав о трогательной судьбе американских братьев и сестёр, и прикидывала как бы им помочь.
Необходимо отметить, что Клавдия Ивановна довольно -таки серьезная женщина и появилась на кухне не ради праздного любопытства. Она поставила на огонь чайник, чтобы заварить для своего мужа-алкоголика грузинский чай, так как у того по обычаю с утра болела голова. И занимала себя разговорами, терпеливо дожидаясь той минуты, когда запрыгает крышка чайника, извещающая хозяйку, что пора доставать из настенного шкафа небольшую металлическую коробку, всю исписанную гламурными сценами из повести о царе Омаре ибн ан-Нумане, из Тысяча и одной ночи, в которой испокон веков не было индийского чая. Грузинский же чай или, иногда, краснодарский, уже который год являлись полновластными хозяйками, этой, несравненной по красоте среди прочих кухонных предметов, банки.
Антоша осторожно допивал горький и горячий кофе и, последовательно откусывая, продолжал поедать бутерброды, иногда слизывая с пальцев текучее сливочное масло.
Десятая часть рассказывает о тревожном состоянии нашего героя и о неразделённой любви соседки - Валентины Ивановны.
Как ни странно, Антошу с утра одолевало какое-то непонятное, тревожное предчувствие, какая-то таинственная недосказанность царила в воздухе, вкралась в его душу и терзала немолодой, но ещё не старый организм.
Пребывая в своих раздумьях, он и не заметил, как вошла на кухню ещё одна соседка, Валентина Ивановна: она занимала первую комнату с правой стороны коридора. Валентина Ивановна несла массивную чугунную сковородку под мышкой и неумело придерживала её правой рукой, опасаясь как бы чугунное изделие не соскользнуло и не грохнулось на перевязанный медицинским бинтом большой палец левой ноги. А в правой руке держала, цепко обхватив тонкими длинными, как отметил бы намётанный глаз, пальцами профессионального фортепианиста, (авторство этого слова несомненно принадлежит автору этого повествования) четвертинку двухсот граммового пакета сливочного масла за 32 копейки и два куриных яйца: бежевого цвета и тёмно-коричневого.
Валентина Ивановна пока ещё представляла живой интерес для некоторой категории мужчин, интересующихся представительницами бальзаковского возраста, включая и автора сей повести и она догадывалась об этом. Поэтому Валентина Ивановна не теряла надежды, когда-нибудь завоевать чёрствое сердце желанного мужчины, в смысле, Антоши Аукинполова. Она прошла бочком мимо него, слегка задевая его локоть с своим пупком. Справедливости ради нужно отметить, что её пупок подобно кратеру высохшего вулкана из сериала “Интересное в природе” интригующе, эдак заносчиво выступал, сквозь тонкий плотно облегающий джемпер собственной вязки и не мог оставаться незамеченным для мужчин, жаждущих любви и ласки. А обтянутые тем же джемпером её груди чуть чуть обвисали под собственной тяжестью и приходили в движение при каждом её шаге, тем самым завораживали внимание совершенно посторонних людей, да настолько сильно, что и автор этого замечательного произведения, обладающий стойким характером, не смог бы устоять.
А впрочем свидетели этой сцены и не усомнились бы в намерении Валентины Ивановны нарочито неловким движением разбудить в Антоше естественное чувство, если бы смотрели на пупок, когда тот касался Антошиного правого локтя или на солидарные с пупком груди. Но Антошу обуревали только ему понятные размышления, так как нервы, расположенные в районе правого локтя, соприкоснувшись с пупком, напряглись и передали в центр головного мозга тревожный сигнал, “Внимание, внимание женщина!” И мозговой центр совершил отвлекающий манёвр, унесший мысли Антоши в противоположную сторону, в сторону шкафа деда Тимофея.
Но всего этого Валентина Ивановна и знать не знала, а потому тяжело вздохнув, прошла к газовой плите.
Этот верзила хотя бы для приличия, заёрзал на месте - подумала она, - на худой конец, под столом ноги, эти огромные лапища сорок восьмого размера, из стороны в сторону передвинул, - уже вполголоса пробормотала она и не оборачиваясь, ни к кому конкретно, поскольку было понятно, что её слова не направлены в адрес пожилой соседки с двухклассным церковно-приходским образованием, сообщила, что его вчера вечером настойчиво добивалась какая-то, женщина. А растапливая сливочное масло, на сковородке, которую поставила на самую большую конфорку газовой плиты, добавила, - а впрочем, их было несколько. Этой информацией соседка оторвала, нашего героя от утренней заторможенности и вернула его пространные размышления, обо всем понемногу, в конкретное место, на кухню.
Неумело разбивая яйца над сковородкой, она раздражением в голосе, поскольку неуправляемый желток второго яйца, который был тёмно-коричневого цвета, изменив траекторию полёта прилип к её большому пальцу, изрекла: - Выходит не все ваши знакомые знают месторасположение вашей комнаты. - Нет, не все, - не сразу ответил Андрей, а через минуту решил прояснить сказанное: - Мои друзья, в принципе, вежливые люди, но им глубоко наплевать на какой стороне я живу, - буркнул он, продолжая теряться в догадках, кто же это мог звонить ему.
Третий отрывок из романа "Мгновение весны под номером 16,99"
Отрывок из романа "Немногое из того, что было"
