Кори Доктороу: Вертикальный вызов

У научной фантастики давние отношения любви-ненависти с технологическими магнатами. Литература полна изобретателей-миллиардеров, иногда изображаемых как герои, разрушающие систему, иногда как мегаломаниакальные суперзлодеи.

 

Время от времени нам даже удается изобразить одного из этих людей в образе, наиболее близком к реальности: обычные посредственности, ничем не лучше нас с вами, чей успех обусловлен сочетанием удачи и готовности отбросить в сторону заботу о нуждах других. Легко найти таких людей на вершине нашей все более крутой экономической пирамиды, но очень трудно найти тех, кто признает это. Нет ничего более ненавистного для успешного человека, чем напоминание о том, что "меритократия" - это корыстный миф, круговая логика, которая гласит:

 

 

Но пока власть имущие остаются блаженно изолированными от разрыва меритократического заблуждения, общественные настроения все больше оборачиваются против сверхбогатых, причем самым интересным образом. Сегодня коммерческий тиран воспринимается не только как злодей, но и как глупец - человек, чье величие объясняется исторической случайностью и отсутствием морали, а не результатом работы могущественного гения.

 

Тут есть разница. Если Facebook - это Facebook, потому что Марк Цукерберг - гений, который бывает раз в тысячелетие и который сделал то, что не смог сделать никто другой, то наша лучшая надежда - это как-то приласкать Цука, привлечь его к государственной службе, как запертого в клетке инопланетянина, которого правительственные ученые либо подкупают, либо мучают, чтобы он работал на благо человечества. Это модель конституционной монархии, модель, в которой мы продолжаем признавать божественное право королей, но привязываем их к материальному плану, драпируя короля золотыми цепями должности, концы которых держатся аристократией, которая не дает монарху слишком резвиться.

 

Но если Facebook - это Facebook, потому что Цуку повезло, если он просто объединил дешевый капитал с толерантностью регуляторов и с помощью выкупа конкурентов, построил юридически неприступный сад вокруг своих пользователей, тогда нам не нужен ни Цук, ни Facebook. Там, откуда он пришел, еще много всего, и все, что нам нужно сделать, - это отозвать привилегии, которые ему предоставила регулятивная терпимость. Это и есть модель республики, когда мы избавляемся от короля и управляем сами.

 

Именно в этом направлении сейчас движутся регулирующие органы. Председатель ФТК (Федеральная торговая комиссия) Байдена,  Лина Хан, стала известна еще будучи студенткой юридического факультета Йельского университета благодаря своей работе "Антимонопольная проблема Amazon", в которой приводились убедительные аргументы против вертикальной интеграции, которую сегодня практикуют компании Big Tech. До сих пор ее работа на этом посту характеризовалась необычайным скептицизмом в отношении роста за счет слияний и вертикальной интеграции в целом. Когда я пишу эти строки в конце января 2022 года, она только что объявила о том, что ФТК будет запрашивать комментарии по обновленному руководству по слияниям 21-го века, и она находится в самом разгаре судебного процесса против Facebook, чтобы развалить компанию.

 

 

Итак, давайте предположим, что мы вступаем в новый мир. В мир, где, скажем, предлагаемое слияние Microsoft и Blizzard, от которого я сегодня проснулся, блокируется ФТК как откровенно антиконкурентное. Более того, давайте предположим, что мы вступаем в мир, где презумпция против вертикальной интеграции сама по себе - где основой является то, что компании должны выбирать, быть ли им "платформами" или "пользователями платформ".

 

В этом мире Amazon может предлагать виртуальное место на полке торговцам или конкурировать с ними, производя собственные товары, но не то и другое. Apple может иметь магазин приложений или создавать приложения, но не то и другое. Google может предлагать рекламные площади или рынок для размещения рекламы на рекламных площадях, но не то и другое, и так далее - для Facebook, Salesforce, Microsoft и всех других технологических платформ, которые имеют бизнес-клиентов и конкурируют с ними.

 

Когда-то это было обычным явлением антимонопольного регулирования. Это называется "структурное разделение". В свое время мы запретили банкам владеть компаниями, конкурирующими с компаниями, которым они выдавали кредиты, а железным дорогам - владеть грузовыми компаниями, конкурирующими с компаниями, чьи грузы они перевозили.

 

В основе структурного разделения лежит идея о том, что практически невозможно доказать обман (он же "самообман"), поэтому мы должны просто устранить стимулы для него. Приятно думать, что менеджер банка определит нашу кредитоспособность, основываясь на наших индивидуальных достоинствах и нематериальных характеристиках, отраженных в идее "характера". Когда менеджер банка выдает кредит местному предприятию, переживающему тяжелые времена, но отказывает в кредите другому предприятию с аналогичными финансовыми показателями, мы обычно принимаем идею, что менеджер принял решение, основанное на знакомстве и доверии (хотя иногда мы подозреваем, что "знакомство и доверие" - это обозначение для "расизма и предвзятости", конечно).

Но что если предприятие, которому менеджер банка одобрил кредит, принадлежит банку, а предприятие, которому менеджер банка отказал, является его прямым конкурентом? Конечно, у банка есть "брандмауэр" между его кредитным подразделением и подразделением коммерческих инвестиций - но если бы вы были владельцем бизнеса, который оказался в проигрыше из-за такого решения, готовы ли вы были бы взять на себя обязательства беспристрастности, собирая вещи на развалинах дела всей своей жизни?

 

Мы не позволяем адвокатам представлять обе стороны в судебном процессе, и мы не позволяем судьям рассматривать дела, в которых участвуют их друзья и члены семьи. Неважно, сколько они обещают быть беспристрастными. Мы интуитивно чувствуем, что проигравшие в любой подобной ситуации никогда не смогут поверить в беспристрастность процесса.

 

Структурное разделение стало ранней жертвой неолиберальной эры. Когда в 1999 году Билл Клинтон подписал отмену закона Гласса-Стиголла 1933 года, он устранил последний барьер на пути банков к конкуренции с предприятиями, которым они предоставляли кредиты (потребовалось девять лет, чтобы это дерегулирование привело к Великому финансовому кризису 2008 года).

 

Сегодня наши регуляторы снова готовы навязать структурное разделение нашим гигантским технологическим компаниям, предписывая им проводить дробление таким образом, чтобы устранить стимул к мошенничеству.

 

Я считаю, что технологиям необходимо структурное разделение, и что структурное разделение - это наименее инвазивный способ создания справедливости и легитимности. Возьмем рейтинг поиска Google: если вы ищете адрес, Google покажет ссылку на Google Maps, а также другие ссылки, относящиеся к этому результату поиска, от объявлений о продаже недвижимости до топографических данных USGS.

 

Теперь, если бы у вас был конкурент Google Maps, как бы вы могли доказать - себе или регулятору - что ссылка Google на собственную страницу Google Maps была размещена там потому, что Google объективно решил, что Google Maps лучше, чем ваш продукт? Как Google может доказать это вам или регулятору? У нас нет согласованного измерения качества результатов онлайн-карт. Мы и не собираемся его получать. Его нет.

 

 

Будь то показ компанией Apple собственного музыкального плеера перед музыкальным плеером конкурента при поиске в App Store или ссылка Facebook на собственную версию статьи или видео, а не на ту, что находится в открытом Интернете, этот процесс никогда не будет казаться справедливым. Компании могут играть в игру или быть судьями, но они не могут играть в игру, которую они же и судят. Судья не может рассматривать дело, в котором участвует ее мать, а адвокат не может представлять обе стороны в споре.

 

Но хотя для меня очевидно, что структурное разделение необходимо, для меня не очевидно, где должны проходить линии разделения. Я точно знаю, что мы не можем доверять технологическим гигантам в их выборе, это очевидно. Я имею в виду, очевидно.

 

Например, мы должны полностью игнорировать прозрачную уловку Google "Alphabet", в которой компания выделила многие из своих подразделений в отдельные компании и объединила их под единой зонтичной компанией в попытке создать заранее прочерченные линии, по которым регуляторы могли бы рвать, когда они наконец придут за компанией.

 

Даже беглый взгляд на Alphabet показывает, что почти все компании, которые делают деньги, по-прежнему называются "Google", а остальные буквы алфавита в основном заняты ерундой и неудачниками, ничтожными компаниями, которые либо делают очень мало денег, либо теряют их, иногда очень много. Алфавит - это как ребенок, который говорит: "Ладно, ладно, наказывайте меня, если хотите, но, пожалуйста, что бы вы ни делали, не лишайте меня моей вкусной вареной печени или этой питательной брюссельской капусты!". Нет, малыш, мы лишаем тебя мороженого.

 

Но, как сказал мне экономист Рамзи Вудкок, вы не можете сказать компании, что ей запрещено иметь какую-либо вертикальную интеграцию. Компания и есть вертикальная интеграция - в этом ее суть. Мы допускаем, что у бухгалтерской компании могут быть свои секретари и уборщицы, хотя бухгалтерия, уборка и прием не имеют непосредственной связи.

 

Даже в случае с платформой нет четкой границы между антиконкурентными и проконкурентными интеграциями. Представьте себе, что мы приручили Amazon, сделали его уважающим права человека, права работников, климат, права местных предприятий и сообществ - мы бы все равно использовали Amazon. Как ее следует разделить?

 

Некоторые призывы просты: отделить студии Prime и издательские подразделения, которые конкурируют с бизнес-потребителями Amazon. То же самое касается одежды, мебели и других товаров собственного производства Amazon.

 

Но как насчет автоматизации складов и выполнения заказов? Очевидно, что они дают значительное конкурентное преимущество Amazon как оператору платформы и затрудняют конкуренцию других компаний, предлагающих услуги платформы. Более того, Amazon может использовать свои склады для самопреференций, и фактически он уже делает это, наказывая продавцов платформы, которые предпочитают хранить свои товары самостоятельно, а не платить Amazon за то, чтобы он делал это за них. Конечно, Amazon может сказать, что отдает предпочтение в результатах поиска тем компаниям, которые используют его склады, потому что может быть уверен, что эти товары будут доставлены более эффективно и надежно, но он также получает выгоду каждый раз, когда делает такой выбор. Это судья, и он ведет игру.

 

Это, безусловно, сложная проблема. Случаи с яркой линией достаточно легко обрисовать, но эти предельные случаи множатся, чем больше о них думаешь, и я пока не видел убедительного объяснения того, как мы с ними справляемся.

 

Если бы я играл за Big Tech, я бы вбил клин именно в эту линию перелома. Но Big Tech не хочет приближаться к этой линии, потому что последнее, чего хотят компании Big Tech, - это заставить нас слишком много думать о том, какие части их бизнеса принадлежат им, а какие они отдают на аутсорсинг.

 

Facebook говорит, что ей придется поглотить практически все VR-компании, иначе она не сможет построить метавселенную. Но она также говорит, что немыслимо, чтобы она могла управлять собственным цехом модерации, и что вполне естественно - неизбежно, на самом деле - что модерация будет передана на аутсорсинг травмированным, низкооплачиваемым субподрядчикам, которые делают ужасную работу. Amazon утверждает, что должен скупить все звенья своей цепи поставок - но при этом водители и складские работники должны закупаться через кадровые агентства, которыми он, конечно же, не владеет. Apple может покупать 90 компаний в год, но также не может понять, как стать владельцем заводов, на которых производятся ее телефоны, что позволило бы ей решительно предотвратить рабский труд при их производстве.

 

В целом, технологические компании хотят, чтобы мы думали, что для них буквально невозможно быть вертикально интегрированными с теми частями их бизнеса, которые налагают издержки на остальных - подразделениями, которые загрязняют окружающую среду, или калечат работников, или контролируют мошенничество. В то же время они настаивают на том, что для них невозможно не быть вертикально интегрированными с теми частями цепочки поставок, которые препятствуют появлению конкурентов.

 

Возможно, нам нужна не только доктрина структурного разделения, но и структурной интеграции: требование, чтобы бизнес-функции, которые вредят остальным, когда они идут не так, как надо, оставались внутри компании, чтобы ответственность за неправильное управление этими операциями в конечном итоге ложилась на них.