©Кара Кеннеди
На первый взгляд, "Дюна" Фрэнка Херберта (1965) может показаться простой копией истории Лоуренса Аравийского с некоторым научно-фантастическим оформлением. Некоторые критики отмечают сходство между Лоуренсом и Полом Атрейдесом - оба они являются иностранцами, которые погружаются в культуру пустыни и помогают местным жителям свергнуть своих угнетателей.
Фильм 1962 года, основанный на романтизированной версии путешествия Лоуренса, "Лоуренс Аравийский" (режиссер Дэвид Лиэн), получил признание критиков и широкую популярность. В основе фильма лежала идея "белого спасителя", роль которого заключалась в том, чтобы прислушиваться к угнетенным народам и оказывать им помощь для улучшения их положения в жизни. Выпущенная в то время, когда отношения США на Ближнем Востоке становились все более сложными, а холодная война достигла новых высот напряженности, эта книга давала потенциально обнадеживающий сигнал о том, что участие Запада в иностранных делах может быть героическим и поэтому приветствуется.
Сам Херберт был очень заинтересован в изучении культур и религий пустыни. В рамках своего обширного исследовательского и писательского процесса он прочитал сотни книг, включая мемуары военного времени Т.Э. Лоуренса "Семь столпов мудрости" (1926). Он увидел мессианский подтекст в истории Лоуренса и возможность для чужаков манипулировать культурой в соответствии со своими собственными целями.
Тем не менее, хотя повествование Лоуренса, безусловно, послужило вдохновением для ключевых аспектов "Дюны", существуют также критические контрасты в изображении Лоуренса и Пола, арабов и фременов, женщин и религии. Далее следует обсуждение некоторых сходств и различий между вымышленным миром "Дюны" и миром "Семи столпов мудрости", проанализированных через воспоминания Лоуренса о его пребывании в качестве посредника между британским и арабским лагерями во время Первой мировой войны. Этот обзор продемонстрирует, как Херберт адаптировал и модифицировал элементы истории Лоуренса, чтобы создать в "Дюне" одновременно знакомый и новый мир.
Знакомство с Лоуренсом
Т.Э. Лоуренс, о котором написано более 70 биографий и снято множество фильмов, пьес и других произведений, для многих на Западе является именем нарицательным. Он был офицером британской армии во время Первой мировой войны, служил советником арабов и помог им в восстании против турок, хотя степень его влияния оспаривается историками. Другие фигуры, такие как британский археолог и писательница Гертруда Белл, были более известны в то время и, возможно, оказали большее влияние на политику Ближнего Востока. Но после того, как в 1918 году американский журналист Лоуэлл Томас ухватился за историю Лоуренса, слава Лоуренса стала затмевать славу его современников.
Интересно, что независимо от того, считают ли другие Лоуренса Аравийского героем или нет, Лоуренс не изображает себя таким в "Семи столпах мудрости". Вместо этого он предстает как противоречивый человек, пытающийся навести мосты между двумя мирами, но чувствующий себя обманщиком. С одной стороны, он объясняет, как он становится похожим на одного из арабов: в одежде, в манерах, в умении ценить жизнь в пустыне. Ему доставляет некоторое удовольствие быть более выносливым и знающим, чем его британские коллеги.
С другой стороны, в его описаниях арабов и их отличий от британцев присутствует разная степень презрения. Фильтруя свой опыт через британскую чувствительность, он временами испытывает чувство превосходства, которое усугубляет культурный барьер, с которым он сталкивается. Хотя сам Лоуренс, возможно, был принят и уважаем своими арабскими спутниками, образ Лоуренса Аравийского проблематичен из-за его намека на то, что коренным народам нужен "белый спаситель", который спасет их от угнетения.
Лоуренс Аравийский
И Лоуренс, и Пол выглядят людьми, воспитанными в западной культуре, которые перенимают образ жизни ближневосточной культуры, чтобы слиться с ней и достичь своей цели - сплотить боевые силы для достижения своих собственных (имперских) целей. Они понимают важность силы пустыни и действуют как мост между двумя мирами, в которых они живут, чтобы облегчить использование этой силы.
Если обратиться к Лоуренсу, то он с самого начала признает, что его книга - это не история арабского движения, а история его самого в этом движении. Она рассказывает о его повседневной жизни и встречах с людьми, а война дает ощущение цели, чтобы структурировать повествование. Вкратце, эта цель - убедить достаточное количество арабских племен выступить на стороне принца Фейсала против турок, чтобы победить их. Это значит убедить племена отбросить свои обиды и вендетты, а иногда и свои способы племенного правосудия, чтобы сформировать сплоченный фронт.
Лоуренс уже знает арабский язык и то, как носить юбки и головные уборы арабской одежды, но он получает более глубокое понимание языка и культуры благодаря своему опыту путешествий по Ближнему Востоку. Например, он обнаруживает, как важно иметь широкие знания о различных народах, живущих в пустыне, если хочешь, чтобы тебя принимали за своего: "В малонаселенной пустыне каждый богомолец знал каждого другого, и вместо книг они изучали свое поколение. Недостаток таких знаний означал бы клеймо либо невоспитанного, либо чужака; а чужаки не допускались ни к общению, ни к советам, ни к доверию." Он привык, что книжные знания ценятся. Теперь он должен приспособиться к сбору информации, чтобы завоевать доверие новых племен и убедить их в своей правоте и правоте Фейсала.
Что касается одежды, Лоуренс принимает арабскую одежду как "удобную в таком климате" и сливается со своими арабскими спутниками, надевая ее вместо британской офицерской формы. [Это уменьшает ощущение того, что он принадлежит к другой культуре и образу жизни. Он познает преимущества "хождения босиком" для лучшего сцепления с труднопроходимой местностью, но также и боль от отсутствия защиты от обуви на каменистой или заснеженной местности. [Он пишет о недоумении египетских и британских военных полицейских в Каире, когда он отвечает на их вопросы на арабском языке, свободно владея английским: "Они смотрели на мои босые ноги, белые шелковые одежды, золотую головную веревку и кинжал... Я был пунцового цвета и очень изможден путешествием. (Позже я узнал, что мой вес был меньше 44 кг)". Здесь Лоуренс рисует картину себя, каким он видит себя их глазами - тощий, загорелый, босой лидер, одетый как араб, но говорящий по-английски как британец.
Иногда его трансформация приводит к чувству стыда, показывая дискомфорт Лоуренса от мысли, что он "стал туземцем". В конце книги, после завоевания Дамаска, у него происходит необычная встреча с майором медицинской службы:
С отвращением глядя на мои юбки и сандалии, он сказал: "Вы здесь главный?". Я скромно ухмыльнулся, что в некотором роде так оно и есть, и тут он разразился: "Скандально, позорно, возмутительно, надо расстрелять..." На этот выпад я закудахтал, как курица, с диким хохотом напряжения... Я снова закричал, а он ударил меня по лицу и ушел, оставив меня больше стыдиться, чем злиться, потому что в душе я чувствовал, что он прав, и что любой, кто довел до успеха восстание слабых против своих хозяев, должен выйти из него настолько запятнанным в оценке, что после этого ничто в мире не заставит его чувствовать себя чистым. Однако все было почти кончено.
В то время как майор медицины испытывает отвращение к арабской внешности Лоуренса и считает, что он запятнал себя, Лоуренс, кажется, чувствует стыд за то, что принял эту внешность как способ манипулирования арабами, чтобы заставить их восстать. Он чувствует себя запятнанным своей ролью, но знает, что его роль в этом спектакле почти закончена.
Стратегическое преимущество, которое выявляет Лоуренс, заключается в том, что арабы находятся на своей территории и могут совершать нападения в партизанском стиле, а затем отступать в пустыню с минимальными потерями. На протяжении "Семи столпов" Лоуренс описывает, как он во главе небольших групп людей саботировал транспортные и коммуникационные сети турок, устанавливая взрывчатку на ключевых участках железной дороги, таких как мосты. Их способность быстро маневрировать на верблюдах и исчезать делала их труднопредсказуемыми и труднообнаружимыми целями. Он проводит сравнение между этой "силой пустыни" и военно-морской мощью, с которой британцы были хорошо знакомы:
"Тот, кто командует на море, имеет большую свободу и может взять на себя столько или меньше войны, сколько захочет". А мы командовали в пустыне. Рейдовые партии верблюдов, автономные, как корабли, могли уверенно курсировать вдоль вражеской границы земледелия, будучи уверенными в беспрепятственном отступлении в свою пустынную стихию, которую турки не могли исследовать".
Как боевая сила, верблюды также были грозными. Лоуренс говорит, что "отряд оседланных верблюдов, идущих со скоростью почти тридцать миль в час, был неотразим". Еще одним преимуществом было то, что численность арабов постоянно менялась из-за того, что они полагались на смесь племен, а не на одну главную вооруженную силу. Это означало: "Ни один лазутчик не мог нас сосчитать, так как даже мы сами не имели ни малейшего представления о нашей силе в любой момент времени". Повествование Лоуренса показывает, как он ценит такой способ ведения войны и как сильно его мышление адаптируется в ответ на новое окружение.
Пол Муад'Диб
Как эта картина превращения Лоуренса в Лоуренса Аравийского соотносится с характеристикой Пола Атрейдеса в "Дюне"?
Пол также воспитан в западном стиле, но при этом способен с относительной легкостью перенять образ жизни чужого народа. Еще до того, как он переезжает с Каладана на Арракис, он интересуется "народом воли и песка, называемым фременами". [Оказавшись там, он полагается на свою подготовку сына герцога и Бене Гессерит, чтобы понять и адаптироваться к местной культуре].
Пол каким-то образом знает, как правильно подогнать мозаику с первой попытки, как будто это уже было для него естественным. Его знания и интеллект впечатляют имперского планетолога доктора Лита Кайнса, который считает, что Пол соответствует легенде: "Он будет знать твои пути, как будто родился для них". Сравните это с отрывком из "Семи столпов": "Так случилось, что в Сирии до войны меня научили носить весь арабский наряд, когда это было необходимо, без странностей или ощущения, что я скомпрометирован обществом". В отличие от Лоуренса, Пол имеет преимущество своего растущего предвидения, которое дает ему особое предвидение того, как приспособиться к новой среде, а также нарратив спасителя, с которым он может сравниться. Но оба они способны относительно легко принять одежду другой культуры.
Помимо одежды, их внешнее отношение к иностранцам, среди которых они оказались, схоже. Лоуренс идеалистически заявляет: "Я намеревался создать новую нацию, восстановить утраченное влияние, дать двадцати миллионам семитов фундамент, на котором можно построить вдохновенный дворец мечты их национальной мысли". Оказавшись среди фременов, Пол получает имена Пол Муад'Диб и Усул и учится жить в соответствии с их культурными нормами и ценностями. Он предполагает помочь обучить и возглавить фременов, чтобы они могли сражаться против их общего врага, Харконненов, и превратить Арракис в рай, наполненный водой. Но оба деятеля признают, что на самом деле им нужна боевая сила. Обещание независимости, которое они дают, является средством достижения цели.
Идея власти пустыни в рассказе Лоуренса также появляется в "Дюне". Герцог Лето сообщает своему сыну Полу об этом изменении в том, как сохранить контроль над их новой планетой. Он говорит Полу: "На Каладане мы правили с помощью морской и воздушной мощи... Здесь мы должны бороться за власть в пустыне". Позже Пол показывает, что он принял это как свою собственную стратегию: "Здесь, это власть пустыни. Фремены - вот ключ". Подобно тому, как турки постоянно сталкивались с арабскими атаками на их оборудование и силы, Харконнены несут серьезные потери из-за набегов фременов. Недооценка фременов делает их уязвимыми. К тому времени, когда они осознают, что на каждого фремена приходится пять солдат, уже слишком поздно.
Херберт дает фременам на их песчаных червях последний драматический военный маневр, когда они скачут, чтобы атаковать императора после того, как с помощью атомики взорвали Щитовую стену. Подобно верблюдам, которые, по описанию Лоуренса, создают "неотразимый" заряд во время битвы, песчаные черви с легкостью пробиваются сквозь войска Императора во время своего неожиданного появления.
Сравните описание Лоуренсом верблюжьих сил, окружающих его во время почетного марша, со сценой Херберта:
"...силы позади нас росли, пока не образовалась линия людей и верблюдов, извивающаяся вдоль узкого прохода к водоразделу на сколько хватало глаз... за ними снова дикая масса из двенадцати сотен скачущих верблюдов телохранителей, собранных так тесно, как только они могли двигаться, люди во всевозможных цветных одеждах, и верблюды почти столь же блестящие в своих упряжках. Мы заполнили долину до самых ее берегов нашим бурлящим потоком".
Из песчаной дымки появилась упорядоченная масса мелькающих форм - огромные вздымающиеся кривые с хрустальными спицами, которые превратились в зияющие рты песчаных червей, сплошная стена из них, в каждой из которых были отряды фременов, несущихся в атаку. Они наступали шипящим клином, их одежды развевались на ветру, когда они прорывались сквозь толпу на равнине".
Оба отрывка дают представление о величине этих конных войск, готовых к сражению. Они даже используют схожие образы: "стремительный поток" и "мелькающие формы", "дикая масса" и "сплошная стена". Для любого врага, который сбрасывал со счетов жителей пустыни как простое вредительство, эти конные войска доказывают ошибочность такого предположения.
Как и Лоуренс, принося новые знания, обучение и "квалифицированную помощь", Пол помогает местным силам достичь победы. Он также обладает более широким видением того, чего можно достичь, и действует как мост между мирами фременов и Империума. Так Пол становится фигурой Лоуренса Аравийского, а явные параллели между пустыней в Дюне и Ближним Востоком только усиливают это ощущение.
Различия в эмоциях
Несмотря на их сходство, Лоуренс гораздо больше, чем Пол, переживает по поводу своей роли в принятии чужого народа и обретении над ним такой большой власти. Его беспокойство прослеживается на протяжении всех "Семи столпов", когда он описывает свою попытку жить в двух мирах.
Лоуренс признает, что он не готов к той большой роли, которую ему отводят на Ближнем Востоке во время Первой мировой войны, но по долгу службы или по другим причинам он остается на своем. Он говорит: "К сожалению, я командовал кампанией, как мне заблагорассудится, и был необучен". Когда ему говорят вернуться в Аравию и к Фейсалу, полагая, что с ним покончено, он отмечает, что это задание противоречит его натуре - он совершенно не подходит для этой работы, он ненавидит ответственность и не умеет убеждать людей. Единственное, что он знает о военном деле, - это то, что он был студентом Оксфорда, читая книги о кампаниях Наполеона и тактике Ганнибала. И все же его заставляют пойти и "взять на себя роль, к которой я не чувствовал никакой склонности".
В глубине 700-страничных мемуаров Лоуренс более конкретно и часто пишет о том, что чувствует себя обманщиком и пытается служить двум господам. Он предвещает свои противоречия уже в самом начале, считая, что "в моем случае, усилия в течение этих лет жить в одежде арабов и подражать их ментальным основам, избавили меня от моего английского "я" и позволили мне взглянуть на Запад и его условности новыми глазами: они разрушили все это для меня. В то же время я не мог искренне принять на себя арабскую кожу: это было лишь жеманством".
Хотя он получает новый взгляд на свою собственную культуру, он признает, что его роль была частью спектакля. Он знает, что "я должен снова взять на себя мантию мошенника на Востоке... Это может быть мошенничество или фарс: никто не должен говорить, что я не смог сыграть его". Это означает, что придется предстать перед британцами и арабами с разными лицами, и он знает, что последние обязательно пострадают перед лицом мощи первых. Он говорит: "Не в первый и не в последний раз служение двум господам раздражало меня... И все же я не мог объяснить Алленби всю арабскую ситуацию или раскрыть Фейсалу весь британский план... Конечно, мы боролись за победу союзников, и поскольку англичане были ведущими партнерами, арабы должны были, в крайнем случае, быть принесены в жертву ради них. Но было ли это последним средством?" В одном случае он чувствует тоску по дому и ощущает себя изгоем среди арабов, человеком, который "эксплуатировал их самые высокие идеалы и сделал их любовь к свободе еще одним инструментом, чтобы помочь Англии победить".
Слова, которые он использует, рисуют мрачную картину его соучастия в завоевании доверия арабов. Он считает, что "я воспитывал арабов под ложным предлогом и пользовался ложной властью над моими дурочками", и что "война казалась такой же большой глупостью, как мое мнимое руководство - преступлением". И снова он называет их "нашими дурачками, искренне сражающимися с врагом", но все же "самыми храбрыми, простыми и хорошими людьми".
Особенно его беспокоит то, что он иностранец - не менее крупной колониальной державы - проповедует им о необходимости национальной свободы. Он говорит: "Когда было необходимо, я выполнял свою долю прозелитических упражнений, обращая в свою веру, как только мог; все время сознавая свою чужеродность и нелепость того, что иностранец выступает за национальную свободу". Он называет себя "чужаком, безбожным мошенником, вдохновляющим чужую национальность", который надеется "возглавить национальное восстание другой расы, ежедневно щеголяя в чужой одежде, проповедуя чужую речь".
Такие чувства овладевают его разумом и заставляют его бояться остаться наедине со своими мыслями: "Моя воля исчезла, и я боялся остаться один, чтобы ветер обстоятельств, или власти, или похоти не унес мою пустую душу". Он также подозревает, что в нем должно быть что-то такое, что позволило ему так двулично сыграть: "Должно быть, у меня была какая-то склонность, какая-то способность к обману, иначе я не обманывал бы людей так хорошо и не упорствовал бы два года в доведении до успеха обмана, который был придуман и запущен другими... Достаточно того, что после похода в Акабу я горько раскаивался в том, что ввязался в это движение, с горечью, достаточной, чтобы разъесть мои бездеятельные часы, но недостаточной, чтобы заставить себя от него избавиться".
Но Лоуренс по-прежнему жаждет хорошей репутации среди других и чувствует вину за то, что он, как никто другой, должен ее иметь. Он видит, что "арабы верили мне, Алленби и Клейтон доверяли мне, мой телохранитель умирал за меня, и я начал задаваться вопросом, не основана ли вся сложившаяся репутация, как и моя, на обмане".
Уверенный в себе человек
Размышления о мошенничестве и чувстве вины в книге Лоуренса выделяются как аспекты, которые в основном отсутствуют в характеристике Пола в "Дюне". Пол действительно испытывает некоторые опасения по поводу своей способности предотвратить джихад, который он предвидит. Но, похоже, он вполне способен примирить свое положение герцога в изгнании со своим положением лидера среди фременов, который якобы преследует их интересы. По сравнению с Лоуренсом, Павел выглядит чрезмерно уверенным в себе и не обеспокоенным тем, что он использует иностранные силы для завоевания власти и управления территорией.
Как уже говорилось выше, отец недвусмысленно говорит Полу о важности власти в пустыне. Похоже, он считает, что его статус дает ему право не только обеспечить безопасность и выживание среди фременов, но и убедить их пожертвовать собой, чтобы помочь ему вернуть правящую власть его Дома. И его план становится еще более гладким благодаря тому, что Миссионария Защиты Бене Гессерит уже проложила путь к тому, чтобы его приняли как мессию.
Несмотря на то, что Пол видит вероятность ужасного джихада, который будет вестись комбинацией сил Атрейдесов и воинов Фремена, нет никаких признаков того, что он пытается пойти другим путем. Пол описывает, как он "внезапно увидел, насколько плодородной была земля, на которую он упал, и с этим осознанием ужасная цель наполнила его". Он предвидит путь с "пиками насилия... религией воинов там, пожаром, распространяющимся по вселенной, с зелено-черным знаменем Атрейдесов, развевающимся во главе фанатичных легионов, опьяненных ликером спайса". Временами он даже обвиняет в этом фременов. Например, он чувствует, что "этот мир фременов ловил его, пытаясь заманить в свои сети. И он знал, что скрывается в этих ловушках - дикий джихад, религиозная война, которой, по его мнению, он должен был избежать любой ценой".
Несколько самонадеянно он считает, что только он один может предотвратить это. В день экзамена по езде на песчаном черве "полугордо, думал Пол: Я не могу сделать самую простую вещь без того, чтобы она не стала легендой... каждое мое движение в этот день. Жить или умереть - это будет легенда. Я не должен умереть. Тогда это будет только легенда, и ничто не остановит джихад". Увидев, как вождь фременов Стилгар превращается в "вместилище благоговения и послушания" по отношению к нему, Пол говорит себе: "Они чувствуют, что я должен занять трон... Но они не должны знать, что я делаю это, чтобы предотвратить джихад".
Однако именно он, вместе со своей матерью, обучает фременов, чтобы они стали еще более искусными воинами, и предлагает им победить не только Харконненов, но и самого императора. Таким образом, Пол не замечает своих собственных действий, которые напрямую способствуют вспышке насилия во всей вселенной. Только к концу книги он осознает свою роль: "И Пол увидел, насколько тщетны были все его усилия изменить хоть малейшую часть этого. Он думал противостоять джихаду внутри себя, но джихад будет. Его легионы будут бушевать на Арракисе даже без него. Им нужна была только легенда, которой он уже стал. Он указал им путь".
В то время как Лоуренс обнаруживает растущее чувство вины во время пребывания среди арабов, Пол выглядит все более уверенным в себе, воодушевленным своими способностями к предвидению и победами над врагами. И хотя и "Семь столпов мудрости", и "Дюна" имеют, возможно, успешные концовки для народов, получивших помощь извне, есть ощущение, что Лоуренс испытывает облегчение от того, что может отказаться от своей власти, в то время как Пол торжествует по поводу своего растущего могущества. Он также демонстрирует свое чувство собственности и контроля над фременами как народом, недвусмысленно заявляя: "Фремены - мои".
Лоуренс придерживается более нейтрального тона в своих наблюдениях за тем, как арабы организуют себя. Он изображает племенную структуру и отсутствие иерархии как некий обоюдоострый меч. С одной стороны, общество более эгалитарно, и "не было никаких различий, традиционных или естественных". Это означает, что лидер должен заслужить свое положение заслугами и разделить опыт жизни и питания с теми, кто находится в его рядах.
С другой стороны, это означает, что у них меньше шансов сформировать большие, дисциплинированные армии, которые такие страны, как Британия, используют для завоевания и контроля. Лоуренс рассказывает, что Фейсалу понадобилось два года, чтобы уладить все кровные распри в регионе, чтобы разные племена могли объединиться в войне против турок. Поскольку их "идея национальности заключалась в независимости кланов и деревень", сложнее просить их рассматривать себя как часть арабской нации.
Описания Лоуренсом арабов как народа демонстрируют тот тип ориенталистских тенденций, который критикует Саид. Лоуренс утверждает, что это простой народ, охотно верующий и недисциплинированный боец, который нуждается в руководстве и наставлении, чтобы использовать свой потенциал. Он также иногда использует язык дикости, возможно, пытаясь отличить себя, которого он считает цивилизованным англичанином, от соплеменников.
В своих наблюдениях он явно использует собственную культуру как точку отсчета: "Они были догматичным народом, презирающим сомнения, наш современный терновый венец. Они не понимали наших метафизических трудностей, наших интроспективных вопросов. Они знали только правду и неправду, веру и неверие, без нашей колеблющейся свиты более тонких оттенков... они были ограниченным, узкомыслящим народом".
Однако, по словам Лоуренса, их разум полностью открыт для веры и послушания. Одним из его доказательств является то, что три из великих мировых религий (иудаизм, христианство, ислам) возникли в этом регионе и нашли пути процветания среди людей.
Он считает, что "арабов можно было раскачать на идее, как на веревке; ибо безоговорочная верность их разума делала их послушными слугами. Никто из них не мог освободиться от уз, пока не приходил успех, а с ним ответственность, долг и обязательства... Их разум был странным и темным, полным депрессий и возвышений, лишенным правил, но более пылким и плодородным в вере, чем любой другой в мире".
Лоуренс видит в этой характеристике послушания большой потенциал, но только если она может быть использована для установления дисциплины. Он описывает, как арабы хорошо действуют в небольших отрядах, но "в массе своей они не были грозными, поскольку у них не было ни корпоративного духа, ни дисциплины, ни взаимного доверия". Однако после "спартанских упражнений" и тренировок они могут стать "отличными солдатами, мгновенно послушными и способными к формальной атаке". Цель, по-видимому, состоит в том, чтобы использовать обычный стиль боя мужчин для партизанских атак, когда это необходимо, но также обучить их более формальному стилю боя, который поможет союзникам.
Фремены
Безусловно, существует несколько общих параллелей между культурами арабов и фременов. Сильное арабское влияние проявляется в Дюне через использование арабской истории, топографии, культуры и слов. Херберт существенно заимствует из арабского языка такие термины, как Муад'Диб, Усул, Лисан аль-Гаиб, Сайядина, Шари-а и Шайтан.
Критики указывали на аналогию между фременами и арабами-бедуинами, поскольку их культуры кочевые, используют тактику партизанской войны и вынуждены жить в гармонии с природой в силу необходимости.
Общая характеристика фременов может рассматриваться как слишком романтическое видение арабского бедуинского общества: длинные, струящиеся одежды и темная или загорелая кожа; практика полигамии; такие ценности, как честь, доверие и храбрость; и племена, живущие примитивной и простой жизнью в ответ на жестокую окружающую среду.
Представление пустынных народов глазами Атрейдесов действительно опирается на некоторые романтизированные представления. Однако можно считать, что оно опирается на меньшее количество негативных стереотипов, чем изображение арабов в книге Лоуренса.
В представлении Атрейдесов фремены поначалу кажутся подозрительным и осторожным народом, желающим посмотреть, смогут ли они работать с Атрейдесами или им придется считать их враждебными, как Харконненов. Тем временем, фремены помогают им надежной разведывательной информацией и ценными подарками, например, неподвижными костюмами. Следуя за своим отцом, Пол принимает мнение, что фремены могут стать союзниками и "силой пустыни", в которой они нуждаются. Таким образом, у него есть четкий стимул смотреть на них благосклонно, как и у Лоуренса.
Когда он впервые видит фремена Стилгара, он чувствует властное присутствие вождя: "В дверях стояла высокая фигура в одеянии... Светло-коричневая мантия полностью скрывала человека, за исключением прорехи в капюшоне и черной вуали, которая открывала глаза совершенно голубого цвета - в них не было белого... В ожидающей тишине Пол изучал человека, ощущая ауру власти, которая от него исходила. Он был вождем - вождем фременов". Стилгар приносит с собой чувство власти, которое признают все. Это совпадает с тем, как Лоуренс описывает Фейсала - с чувством судьбы: "С первого взгляда я почувствовал, что это тот человек, за которым я приехал в Аравию - лидер, который приведет арабское восстание к полной славе. Фейсал выглядел очень высоким и колоннообразным, очень стройным, в своих длинных белых шелковых одеждах и коричневой головной одежде, перевязанной блестящим алым и золотым шнуром".
Также, как и Лоуренс, Пол приходит к пониманию и уважению того, как фремены сделали суровую окружающую среду пригодной для жизни с помощью своих неподвижных костюмов, езды на песчаных червях и других приспособлений. Когда он понимает, что фремены не боятся пустыни, потому что знают, как "перехитрить червя", он впечатлен.
Он отмечает разницу между своим миром - жестко регулируемым сословной системой фауфрелуш - и миром фременов, которые "жили на краю пустыни без каида или башара, чтобы командовать ими", и не были зарегистрированы в имперских переписях. Как и Лоуренс, он не возражает против жизни в племенной структуре, хотя оба мужчины все еще пользуются определенными привилегиями как чужаки. Он учится ездить на песчаных червях, так же как Лоуренс учится ездить на верблюдах.
Вместе со своей матерью, Джессикой, Пол добивается успеха в обучении бойцов Фремена тому, как эффективнее нападать на Харконненов. Джессика понимает: "Маленькие набеги, отдельные набеги - этого уже недостаточно теперь, когда мы с Полом обучили их. Они чувствуют свою силу. Они хотят сражаться".
Однако концепция о том, что эти пустынные народы простодушны и готовы поверить во что угодно, также присутствует в "Дюне". Общество фременов было пропитано мифами и легендами "Защитной миссии Бене Гессерит" (Missionaria Protectiva), что заставляет их принять Джессику и Пола как спасителей без особых вопросов. Джессика сознательно использует эти легенды для укрепления своего статуса и статуса Пола, а Пол втягивается в мифотворчество.
По сравнению с этими двумя рационально мыслящими фигурами, фремены могут показаться суеверными и застрявшими в своих традиционных устоях. Их разум кажется особенно открытым для веры и послушания, примерно так же, как Лоуренс описывает арабов.
Возможно, это часть исследования Хербертом религий и его критики готовности людей следовать религиозным лидерам и их обещаниям: Missionaria Protectiva обращается ко многим планетам и народам, а не только к фременам. Но ориенталистский подтекст остается неизбежной частью характеристики Фремена: "просвещенные" лидеры должны прийти на помощь якобы "неполноценным" туземным народам. Фремены в целом превращаются из независимых племенных групп в отряды коммандос, действующие под руководством и религиозным авторитетом Павла. Каким бы независимым и авторитетным ни был Стилгар вначале, он тоже верит в легенду и подчиняется Павлу.
Однако важно, что главные герои сами по сути становятся фременами, хотя это происходит по необходимости и в некоторой степени в результате эксплуатации. Подобно тому, как Лоуренс видит пользу от некоторых способов жизни арабов и решает перенять их, Пол и Джессика видят ценность способов жизни фременов в условиях пустыни и перенимают их. Они учатся водной дисциплине, необходимой для выживания в пустыне. Джессика становится преподобной матерью фременов и, таким образом, ключевым хранителем памяти и советником племени. Пол принимает мантию мессии, новые имена и фременскую женщину, Чани, в качестве наложницы.
По сути, они оба принимают гибридную идентичность как новую норму своей жизни - тип объединения Запада и Востока, который помогает им победить их общих врагов". Это придает изображению фременов и их культуры больше измерения и нюансов, не позволяя ему полагаться исключительно на востоковедческие стереотипы. И в отличие от Лоуренса, который в конце концов возвращается в Англию, Пол остается близким к пустынной среде и испытывает влияние фременов в своей роли правителя.
Женщины и религия
Есть еще два заметных различия между мирами "Семи столпов" и "Дюны". Первое - это изображение женщин.
Книга Лоуренса явно позиционируется как мужская история о мужской сфере (войне), рассчитанная, вероятно, на мужскую аудиторию, и в ней всего несколько упоминаний о женщинах. Лоуренс делает несколько кратких рассуждений об отсутствии женщин, но это, в основном, похоже, для того, чтобы он мог прокомментировать, как это отсутствие влияет на мужчин. Он говорит, что арабские лидеры полагаются на свой инстинкт и интуицию, и "как женщины, они понимали и судили быстро, без усилий." Он объясняет это "восточным исключением женщины из политики" - тем, что в отсутствие женщин мужчины приобретают как так называемые мужские, так и женские черты. Он отмечает, что "от конца до конца в арабском движении не было ничего женского, кроме верблюдов".
В отличие от этого, в "Дюне" женщины присутствуют очень широко. Женщина открывает не только саму книгу, но и каждую ненумерованную главу в ней. Это голос принцессы Ирулан, дочери императора, которая является автором эпиграфов и появляется в качестве персонажа в конце книги. Роль Ирулан важна для того, чтобы определить, как читатель интерпретирует каждую главу. Ее писания предвещают ключевые моменты и усиливают ощущение того, что определенным событиям суждено произойти.
Джессика появляется так часто, что ее можно считать главным героем наряду с Полом. Будучи одной из Бене Гессерит, она является высококвалифицированной женщиной, которая берет на себя ответственность за обучение и руководство своим сыном, а также за их безопасность и выживание в качестве чужаков среди фременов.
Чани - ребенок планетолога Лита Кайнса и женщины-фремена, она представлена как яростный боец в группе Стилгара, которая путешествует как военная рота.
В книге Лоуренса (или в фильме 1962 года, в котором за 227 минут фильма женщины не сыграли ни одной роли), конечно, нет аналогов этим женщинам. Любое сравнение между Полом и Лоуренсом Аравийским должно признать, что Пол не является таким героем-одиночкой, каким часто считают Лоуренса.
Второе существенное различие между текстами заключается в изображении религии.
В "Семи столпах" она практически отсутствует. В книге, посвященной Ближнему Востоку, его людям и политике, можно было бы ожидать обсуждения ислама и религиозных практик. Но, как объясняет Лоуренс, религия не является основным фактором в войне, которую ведут арабы, поскольку их враги, турки, тоже мусульмане. Он говорит, что "от религиозного фанатизма не осталось и следа", подразумевая, что религия не будет полезной мотивацией для арабов в их союзе с союзными войсками.
Между тем, "Дюна" насыщена ссылками на различные религии, включая католицизм, ислам и буддизм. Пол цитирует оранжевую католическую Библию и получает ее миниатюрную копию. Джессика использует религиозные заклинания из Missionaria Protectiva, чтобы вписаться в форму пророческой фигуры, а также помогает Полу использовать эти мифы. "Приложение II: Религия Дюны" содержит больше справочной информации о различных религиозных течениях во вселенной и переплетается со ссылками на религии реального мира.
Все эти ссылки и критика религии делают ее важным аспектом книги. Это соответствует интересу Херберта к исследованию природы пустыни и, в частности, того, что привело к возникновению в ней стольких основных религий и преданных последователей. Это также согласуется с его предупреждениями об опасности супергероев, которые, по его мнению, "губительны для человечества".
Заключение
Рассматривая "Семь столпов мудрости" Лоуренса как источник вдохновения для "Дюны" Херберта, мы увидели, что между этими двумя произведениями есть много сходств, но также и значительные различия. У Т.Э. Лоуренса и Пола Атрейдеса много общего, но в то время как Лоуренс выражает свое чувство, что он ощущает себя неподготовленным мошенником, Пол подкреплен своей подготовкой и статусом, чтобы чувствовать себя гораздо более уверенным в своем лидерстве. Арабы и бедуинские племена действительно вдохновляют на создание характера Фремена, и Пол относится к народам пустыни более благосклонно, чем Лоуренс, который проявляет более явные ориенталистские тенденции. И, наконец, Дюна гораздо больше внимания уделяет включению различных религиозных ссылок и положительному изображению женщин, чем Лоуренс, который почти полностью исключает эти аспекты.
Все это показывает, что "Дюна" на самом деле не является копией истории Лоуренса Аравийского с некоторой научно-фантастической отделкой. Скорее, она использует элементы истории Лоуренса и его уникальную перспективу как ключевые ингредиенты, с помощью которых можно создать новый и захватывающий мир.
Почему голливудская фантастика и фэнтези не могут представить альтернативы капитализму или феодализму?
Писательский распорядок Яна Флеминга: "Если просто ждать музу, то она никогда не прилетит"
