Интервью с Клиффордом Д. Саймаком

Интервьюеры: Дэйв Трюсдейл и Пол Макгуайр

Место проведения: Миннеаполис, штат Миннесота

 

Событие и дата: Миникон 10 18-20 апреля 1975 года

 

 

Для меня было большой честью получить возможность поговорить с Клиффом Саймаком хотя бы несколько минут, поскольку это интервью оказалось одним из самых коротких из шести или семи, которые я взял на Миниконе 10 в 1975 году. Интервью с Уильямом Тенном, Ли Брэкетт и Эдмондом Гамильтоном, Лестером и Джуди Линн дель Рей и Дональдом А. Воллхаймом были заранее подготовлены и довольно продолжительны. Но не в этом случае. Клифф как раз покидал собрание, когда я столкнулся с ним и спросил, не могли бы мы назначить время для интервью. Он ответил, что у него мало свободного времени, но мы могли бы провести его прямо в коридоре. Совершенно неподготовленный, я поблагодарил его и показал на стулья в небольшом алькове в стороне от главного коридора. Мы проговорили около тридцати минут, и в результате получилось то, что вы видите ниже. Ему было чуть за семьдесят, но он говорил сильным, хотя и мягким голосом.

 

Я прочитал, возможно, три или четыре из двадцати его романов (по состоянию на 1975 год; до своей смерти в 1988 году он написал еще девять):

 

За неделю до этого я только что закончил читать "Зачарованное паломничество" (в твердом переплете) и взял его с собой в надежде получить автограф, если встречусь с Клиффом. Очевидно, удача была на моей стороне, поскольку теперь я сидел лицом к лицу с этим человеком. Пока мы разговаривали, я сосредоточился исключительно на нем и его ответах, подняв глаза только один раз в конце интервью, чтобы увидеть, что вокруг нас собралась внушительная толпа (в основном позади меня, чтобы они могли хорошо рассмотреть Клиффа). В конце интервью он увидел мой экземпляр "Зачарованного паломничества" и спросил, читал ли я его. Я ответил утвердительно. Он спросил, понравилась ли она мне. Я ответил, что да, очень. Затем он взял книгу и поставил автограф, а также еще три или четыре книги, которые были у меня в маленьком портфеле. Затем одна из его сопровождающих - улыбающаяся женщина - наклонилась к нему, обняла его, помогла ему встать со стула и проводила его на следующую встречу. Это был последний раз, когда я его видел, в те выходные или когда-либо еще. Тем не менее, это были незабываемые полчаса, и, оглядываясь назад, я никогда их не забуду.

 

Один из самых ранних пионеров научной фантастики, Клифф увидел свой первый научно-фантастический рассказ опубликованным в декабрьском номере журнала Wonder Stories за 1931 год. Он ушел из фантастики на несколько лет в 1933 году, но вернулся, когда Джон У. Кэмпбелл стал редактором журнала Astounding в 1938 году и положил начало тому, что многие считают первым Золотым веком научной фантастики. В 1953 году Клифф получил Международную премию фэнтези за лучший роман "Город" (сборник рассказов, впервые опубликованных в Astounding Кэмпбелла), обойдя романы Сирила Корнблута и Курта Воннегута-младшего. (не меньше, чем "Пианино" Воннегута). В 1959 году он получил премию "Хьюго" за новеллу "Необъятный двор", в 1964 году - еще одну премию "Хьюго" за роман "Пересадочная станция", а в 1981 году он получил четыре премии за рассказ "Грот танцующих оленей". Рассказ "Грот" получил премию аналитической лаборатории Analog (издание, в котором он увидел свет), "Хьюго", "Небьюлу" и премию "Локус".  В 1976 году (в год, следующий за этим интервью) Клифф был назван третьим Великим Магистром SFWA, после Роберта А. Хайнлайна (1974) и Джека Уильямсона (1975), а в 1988 году он был удостоен премии Брэма Стокера за жизненные достижения.

 

 

Клиффорд Дональд Саймак был талантливым автором, завоевавшим высшие награды как за рассказы, так и за романы, и писал - научную фантастику или фэнтези (а часто и то, и другое). Но прежде всего он был добрым и мягким человеком, который любил человечество, несмотря на его многочисленные недостатки. Во многих своих романах и рассказах он помещал героев в сельскую или пасторальную местность, подобную тем окрестностям Висконсина и Миннесоты, в которых он прожил свою жизнь. Будучи всю жизнь газетчиком, автором очерков и журналистом на своей основной работе, он любил писать про роботов и путешествия во времени, которые он многократно исследовал на протяжении всей своей писательской карьеры. Как сказал Уильям Тенн о Клиффе в качестве комплимента, у него был удивительно детский ум - не простой, но детский, и этот ум хорошо служил Клиффу, когда он бесконечно возился со своими роботами и путешествиями во времени, двумя самыми основными тропами НФ которыми он любил пользоваться, служа для поддержания "чувства чуда" в своих историях. Непритязательный  по сегодняшним меркам, Клифф говорил через свои работы с людьми, и он оставил немалое наследие как для молодых, так и для старых.

 

Дэйв: Есть ли у вас что-нибудь новое в работе?

 

КЛИФФОРД Д. САЙМАК: Я только что закончил новый роман, без названия, и у меня не полностью готов еще один роман. Я напишу его в течение нескольких месяцев. У меня много идей, но нет ничего, что бы заставило прямо сейчас работать над ним. Наверное, я попробую написать несколько рассказов, пока не смогу приступить к работе над романом.

 

Дэйв: Поскольку работа газетчиком должна отнимать у вас много времени, сколько времени вам приходится тратить на писательство?

 

САЙМАК: Я никогда не считал, сколько у меня времени уходит на это. Я стараюсь писать каждый день. Иногда у меня ничего не получается, но я стараюсь. Я сажусь за стол и, если в течение пятнадцати-двадцати минут что-то не пишется, я считаю день неудачным. Я совершенно не стараюсь писать определенное количество страниц в день. Когда вы оказываете на себя какое-либо давление, когда вы вводите стрессовую ситуацию в процесс написания, вы лишаете себя цели. Вы превращаете его в работу, а не в творческий процесс.

 

Дэйв: Составляете ли вы план сюжета задолго до того, как начнете писать, или все происходит спонтанно?

 

САЙМАК: Нет, я обычно составляю план любого рассказа, и он довольно жестко проработан, пожалуй, в первой половине. Последняя часть - довольно свободная. Причина этого в том, что я обнаружил, что на самом деле нет смысла в детальном планировании последней части. Потому что по мере того, как вы пишете, ситуации, персонажи и течение повествования начинают брать верх. К тому времени, когда вы пройдете половину пути, вы обнаружите, что пишете уже не ту историю - о которой думали вначале. И когда вы доходите до этого момента, вы видите, что остальная часть вашего наброска сюжета не подходит.

 

Тогда я начинаю все сначала и переделываю, и, возможно, мне даже придется переделать все еще раз, прежде чем я закончу, потому что совершенно невероятно, как будут развиваться ситуации. Ваши персонажи начинают развиваться и брать ситуацию в свои руки. Невероятно видеть, как это происходит, и большинство людей не верят, когда я им об этом рассказываю.

 

Я думаю, что это и есть настоящий писательский процесс. Вы вполне можете жестко расписать историю от начала до конца и, несмотря ни на что, следовать этому сюжету. У меня такое чувство, что у вас, скорее всего, не получится такой хороший рассказ, как если бы вы позволили ситуации развиваться самой по себе. Такой тип письма - это письмо от души, это письмо от нервных окончаний, это абсолютно противоположно формульному письму.

 

Дэйв: Это очень эмоциональный тип письма, в отличие от надуманного интеллектуального типа?

 

САЙМАК: Да. Если вы попытаетесь быть слишком интеллектуальным, вы станете слишком традиционно зациклены на этой вещи. Именно это и произойдет.

 

Дэйв: Вы заметили много изменений в своей работе за эти годы? Личные, тематические или другие?

 

 

САЙМАК: Пару-тройку лет назад, после смерти Джона Кэмпбелла, Гарри Гаррисон задумал выпустить антологию, посвященную памяти Джона. Идея заключалась в том, чтобы выбрать некоторых старых писателей, которые писали в "Золотой век" - так его называли - который на самом деле вовсе не был Золотым веком. Золотой век наступил прямо сейчас. Он хотел выпустить последний номер старого Astounding. Гарри написал мне и сказал, что я хочу видеть тебя в нем, и не мог бы ты написать заключительный рассказ о Городе. Я очень не хотел этого делать, потому что, насколько я понимал, серия "Город" была закончена. Закончена. Я не думал, что с ней нужно что-то еще делать. Но, поскольку это был Гарри Гаррисон, поскольку это было для Джона, и поскольку я был весьма польщен тем, что меня включили в список, я сказал, что попробую. Так я написал последний рассказ о Городе, который, как мне кажется, не так хорош, как мог бы быть. По крайней мере, он выдержан в духе традиций, которые я создал в рассказах о Городе.

 

Зная, что я не читал "Город" пятнадцать лет или больше, чтобы попытаться уловить дух, дух этой вещи, то, как я писал тогда, я вернулся и прочитал книгу полностью. И когда я перечитал ее, мне до боли захотелось вернуться и переписать ее. Написано несколько грубовато, по-юношески, и это показывает отсутствие техники и мастерства, которые приобретаешь по ходу дела. Я знаю, что если бы я переписал "Город", то смог бы сделать из него гораздо лучшую книгу с точки зрения мастерства, но я бы полностью потерял дух этой книги. Просто сейчас я мыслю иначе, чем тогда, когда писал "Город".

 

По мере развития писателя - и это касается любого писателя - он неизбежно меняется. Его точки зрения меняются, его идеи меняются, его ценности меняются и подвергаются переоценке. Вот что важно. То, что было важно двадцать лет назад, сегодня уже не так важно. Что-то другое становится гораздо важнее.

 

 

Дэйв: Судя по прочтению ваших романов, вы чертовски весело проводите время, когда пишете.

 

САЙМАК: Я действительно хорошо провожу время, когда пишу. Мне это нравится, мне нравится писать. Думаю, самой веселой из всех написанных мною книг была "Заповедник гоблинов". Я получил от нее больше удовольствия, потому что - вот что произошло: Это была стандартная ситуация "научная фантастика плюс фэнтези". Но это дало мне шанс собрать вместе гротескное сочетание персонажей. Призрак Шекспира, неандерталец Аллей Уп и так далее. Вы собираете этих людей вместе и отправляете в путь, и это один из случаев, когда персонажи взяли на себя управление. Аллей Уп взял на себя роль, очень большую роль. Он стал главным героем этой истории. Он был прекрасным персонажем.

 

Дэйв: Как часто вы переделываете, переписываете то, что написали?

 

САЙМАК: Я думаю, что это занятие - возвращаться и полировать, полировать и полировать, пока эта чертова вещь не засияет, - наносит ущерб тому, что вы пытаетесь сделать. Прерывается поток повествования, прерывается ощущение персонажа и ситуации, когда вы становитесь настолько озабочены словами как таковыми, что теряете связь с остальным.

 

Я также думаю, что опасно пытаться анализировать себя и то, что ты делаешь в своей работе, потому что тогда ты сводишь свою работу к своего рода этнологической матрице, и ты оставляешь все старое творчество на свободе.

 

Дэйв: Почему вы считаете, что именно сейчас, а не в 1930-е годы, наступил Золотой век?

 

САЙМАК: По большому счету, я думаю, что сейчас больше писателей. Если у вас больше писателей, то по закону средних величин у вас будет больше компетентных писателей. Рынки сбыта увеличились, поэтому можно публиковать гораздо больше произведений. Сегодня действительно очень много хлама; из каждых двадцати рассказов есть один, который вроде как блестит. Но так было и в так называемый Золотой век. Не все рассказы были великими. Некоторые из них были. Они стоят наравне с тем, что пишут сегодня. Но не будем обманывать себя, сейчас пишут хорошие фэнтези и научную фантастику.

 

Дэйв: С чем вы связываете чувства некоторых людей, которые называют 1930-е годы Золотым веком? Просто ностальгией?

 

САЙМАК: Это ностальгия. Вы молоды, и это новый опыт, и вы думаете, Боже, как это прекрасно, и вы заинтригованы идеей, что может существовать такая вещь, как научная фантастика, что вы прочитаете даже плохое произведение научной фантастики и скажете, посмотрите, как это хорошо. У вас есть это чувство удивления. Многие старожилы сейчас кричат, что в наших произведениях мы больше не создаем чувства удивления. Чувство удивления никогда не было в писанине, оно было в умах людей, которые ее читали. Я подозреваю, что когда ребенок тринадцати или четырнадцати лет начинает читать научную фантастику сейчас, у него возникает то же чувство удивления, которое было у нас в конце 20-х, 30-х и 40-х годов. Или когда бы вы ни начали читать научную фантастику.

 

Чувство удивления находится в голове читателя, а не в произведении, которое он выпускает. Однако автор должен вложить в свое произведение что-то такое, что вызовет чувство удивления в восприимчивом уме. И я думаю, что большинству из них это удается.

 

Дэйв: Те, кто обращается к 1930-м годам и тому типу научной фантастики, делают это из-за неприятия современных мрачных психологических романов?

 

САЙМАК: Да, я полагаю, что это так. Ну, если они возражают против мрачных психологических романов, то, черт возьми, они могут вернуться к моим романам, в которых нет мрачной психологии, или ко многим романам других людей. Разнообразие есть, вы можете выбрать то, что хотите.

 

Дэйв: Вы, конечно, не согласитесь с таким человеком, как Дик Гайс, который, похоже, любит только один определенный тип научной фантастики.

 

САЙМАК: Ну, Дик создал пьедестал, на котором он стоит и кричит небесам, что существует только один вид фантастики. Теперь возьмите эту встречу. Вы спросите каждого человека, какая фантастика ему нравится, и один скажет, что "меч и магия", другой - обычное фэнтези, а третий - что ему нравится твердая научная фантастика. Если бы каждый из этих людей стоял на пьедестале, был бы бедлам, потому что каждый из них, как Гейс, кричал бы, что это единственный вид фантастики, который существует. Это не факт. Сила научной фантастики заключается в ее сегодняшнем разнообразии.

 

Дэйв: Видите ли вы какие-либо тенденции, которые могут доминировать в научной фантастике в ближайшие несколько лет? Какие-то циклы?

 

САЙМАК: Я не знаю. Просто нет способа, с помощью которого можно предсказать. Я бы хотел, чтобы циклы закончились, потому что циклы, когда они наступают, доминируют в области, и это то, что всегда отбрасывает область на несколько лет назад. Я могу вспомнить, когда появилась постапокалиптическая история, и две-три-четыре из них - это хорошо, но все попали в точку, каждый думал, что он должен написать свою постапокалиптическую историю, и я думаю, что то же самое произойдет и сегодня.

 

Одна вещь, с которой начинается тенденция, - это писать по теме. Знаете, когда вы берете животрепещущие проблемы сегодняшнего дня и экстраполируете их в будущее. Пытаетесь показать решения или пытаетесь показать, до какой степени это может дойти. История о народонаселении, когда на одного человека приходится один квадратный фут, и что тогда делать - все в таком духе. Эти вещи хороши; я думаю, что это истории-прибаутки, но в них нет универсальности, качества.

 

Если вы пишете о вселенском разуме, о человеческом сердце, тогда у вас все получается.

 

 

Дэйв: Джим Баэн из Galaxy, возможно, согласится с вами. Ему больше не нужны истории типа "если бы да кабы". Теперь ему нужны более жизнерадостные истории.

 

САЙМАК: Ну, я думаю, что Джим может зайти слишком далеко, когда речь идет о жизнерадостных историях, потому что нельзя быть все время счастливым, ради всего святого. Но да, я не думаю, что мы должны бить в эти старые барабаны страха.

 

Я не вижу ничего, кроме пользы для научной фантастики. У нас есть старая гвардия, которая все еще там и которая через некоторое время начнет уходить. У нас есть более молодые, которые пришли позже, и они идут, и со временем они станут старыми и начнут выбывать. Временами я боялся, что на поле не придет новая кровь, но новой крови много. Есть люди, которые начали несколько лет назад и добились больших успехов. Посмотрите на Джо Холдемана - он прекрасен. Будут и начинающие, которые пишут что-то вроде панковских историй. Конечно, это только их начало, и через несколько лет они будут на высоте. Так что у нас есть силы, у нас очень много сил. Я просто надеюсь, что мы не станем причудливыми, я надеюсь, что у нас не будет еще одной Новой волны, я надеюсь, что мы не начнем писать актуальные истории. Я надеюсь, что мы просто начнем писать лучшие из возможных историй, которые эти парни могут написать".

 

конец