Несколько слов от Роджера Желязны

©Теодор Крулик

 

Прохладным ноябрьским утром 1982 года я стоял на холме возле скромного двухэтажного дома недалеко от Санта-Фе, штат Нью-Мексико. Я услышал, как снизу по извилистой грунтовой дороге подъезжает машина. Гравий и пыль взметнулись вверх, когда машина поднялась и остановилась рядом с моей.

 

Высокий и стройный водитель подошел ко мне, на его лице была улыбка. "Тед Крулик?" - спросил он, протягивая руку.

 

"Да", - ответил я. "Мистер Желязны? Рад познакомиться с вами".

 

"Рад познакомиться. Зовите меня Роджер".

 

Так началась моя дружба с писателем Роджером Желязны, лауреатом премий "Небьюла" и "Хьюго". В тот ноябрьский день он позволил мне войти в свой дом, чтобы провести недельную серию интервью для литературной биографии Роджера Желязны, которую я писал для нью-йоркского издательства Frederick Ungar Publishers. Мои интервью с ним в его доме и последующие интервью в течение следующих десяти лет были намного больше, чем простые вопросы и ответы. Роджер не ограничивался кратким ответом на любой мой вопрос. Он отвечал с глубоким пониманием, раскрывая опыт и перспективы, о которых он редко говорил в других местах.

 

Я до сих пор слышу голос Роджера, излагающего ответы на вопросы, которые я ему задавал. Они есть на записях и видео, которые я сделал из этих интервью. Он жив для меня, его мягкий хрипловатый голос и сверкающие глаза ищут меня внутри, в моей гостиной. Он рассказал мне истории о своем детстве, о своей семье, о других писателях, с которыми он познакомился, о своих источниках вдохновения и о том, чего он надеется достичь в будущем. Я хочу поделиться этими историями с вами. Вот некоторые из них...

 

Известный по таким фэнтезийным романам, как "Хроники Амбера" и "Очарованная земля", Роджер был не менее искусен в написании произведений с использованием элементов научной фантастики, таких романов, как "Имя мне - Легион" и "Долина проклятий". Я спросил его: Что легче писать - фэнтези или научную фантастику? Он удобно устроился в своем мягком кресле на нижнем уровне своего дома и дал следующий ответ:

 

Мне легче писать фэнтези. Если я собираюсь писать научную фантастику, я трачу гораздо больше времени на придумывание обоснований. Фэнтези я могу писать, не задумываясь. Мне нравится соблюдать баланс: определенное количество фэнтези и определенное количество научной фантастики.

 

В каком-то смысле фэнтези - это более свободная игра воображения. Вы можете достичь именно той ситуации, которую хотите, с меньшей основой, с меньшей необходимостью заполнять весь фон.

 

В научной фантастике я бы использовал множество источников, чтобы, например, представить, каким может быть существо с другой планеты.

 

Полагаю, если бы я хотел создать инопланетное существо в фэнтези, оно могло бы быть големом, созданным, скажем, четырьмя колдунами. Мне не пришлось бы долго объяснять природу этого существа.

 

Я мог бы исследовать те же идеи как в научной фантастике, так и в фэнтези, но в фэнтези проще обойтись без уловок. С другой стороны, многие вещи, которые я хочу исследовать, имеют большее применение в реальном мире. Общество, с которым мне нравится иметь дело, не сильно отличается от нашего собственного. Если бы меня волновал какой-то конкретный социальный вопрос, фэнтезийная история, возможно, не подошла бы для этого. Некоторые из моих проблем больше подходят для одного жанра, чем для другого. Когда мне приходит в голову идея, я сразу знаю, к какому жанру она подойдет".

 

 

Много лет спустя, когда эта тема снова возникла, я спросил:

 

"Хотите ли вы сохранить свойства научной фантастики в ваших фэнтезийных романах?".

 

Ответ Роджера:

 

Понимаю. Вы спрашиваете: насколько я рационален? Я действительно склонен искать способы оправдать свою фантазию. Если происходит некая трансформация - если материя на самом деле не исчезает полностью, - то должны быть какие-то признаки того, что материя не уничтожается. Она превращается в энергию и передается куда-то - так что в результате земля может внезапно стать горячее.

 

Я не просто придумываю чудеса и не объясняю их. По крайней мере, в своем уме я должен понять, как это может быть. Это просто мой взгляд на вещи".

 

 

В произведениях Роджера главным героем часто становится кто-то долгоживущий, самоуверенный и образованный; кто-то, кто встречает надвигающуюся опасность остроумной шуткой. Мне стало интересно, почему ему нравится так часто исследовать этот тип персонажа. Вот его ответ:

 

Если у человека продолжительная жизнь и он прожил столько, сколько герои "Бог Света", ему необходимо обладать чувством юмора. Я думаю, это Паскуаль сказал:

 

 

Мои герои больше думают, просто в силу того, что у них больше времени на это.

 

Это одна вещь, которая мне нравится в елизаветинских драматургах, таких как Шекспир. Какой бы серьезной ни была сцена, драматург всегда находил время, чтобы вставить каламбур.

 

Меня очаровывает, наверное, несовершенный человек, в котором есть доля величия. Я не отношусь без симпатии к менее приятным персонажам. Меня больше волнуют, и я думаю, что читателей тоже, персонажи, находящиеся в состоянии трансформации. Было бы неправильно писать книгу, в которой главный герой проходит через все события истории и в конце остается практически тем же самым. То, что с ним происходит, не должно быть просто приключением, не оказывающим на него никакого влияния. Он должен измениться под влиянием происходящего.

 

Галлингер в "Розе для Экклезиаста" был версией того, о чем однажды говорил Мэллори: чтобы получить очень сильный характер, нужно сделать его крайне невротичным или импульсивным и поставить его в ситуацию, которая его расстраивает, чтобы посмотреть, что он будет делать. Если он находчив, он найдет ответ или какой-то способ, который либо укрепит его, либо сломает.

 

Поэтому мне нужен был персонаж, который не был бы обычным человеком. Я наделил его большими талантами, но я также наделил его эмоциональными слабостями". Для "Розы для Экклезиаста" я хотел написать не просто повторение космической оперы. Мне было интересно написать исследование характера.

 

Возможно, существует тонкая грань между доведением персонажа до крайности и переходом к пародии или сатире. Если вы играете с крайностями в характеристиках, вы столкнетесь с чем-то подобным, где довольно часто крайность благородства или крайность гениальности может стать чем-то близким к смешному.

 

Мне нравятся сложные характеры. Мне не нравится писать о людях простодушных или средних. Любой герой, которого я пишу, должен быть в какой-то степени сложным. Я понимаю, что читатели могут увидеть в нем нечто большее, чем жизнь, но это не мое намерение. Мое намерение - исследовать психологические, эмоциональные и умственные изменения сложного человека, человека великого".

 

 

Писатели работают над своими произведениями очень индивидуально. Я спросил Роджера, как проходит его обычный писательский день. Вот что он мне ответил:

 

Когда я начинаю работать над книгой, я с удовольствием пишу что-нибудь каждый день. Неважно, сколько. На полпути я обычно пишу около 1500 слов в день. Как правило, я пишу немного медленнее, но то, что я создаю, не требует особой работы после завершения.

 

Когда дела с книгой начинают идти очень хорошо и я приближаюсь к концу, я пишу по вечерам и в любое свободное время в течение дня. По мере приближения к концу я двигаюсь быстрее, так что за день у меня получается большое количество материала. Я могу написать три или четыре тысячи слов в день. Наступает момент, когда все начинает идти своим чередом, обычно на последних этапах работы над книгой. Если я пишу так, то обычно я работаю над сценой, которая мне особенно нравится, над чем-то, что доставляет мне удовольствие.

 

Я работал над проектом с другим писателем-фантастом из Нью-Мексико, Джорджем Р. Р. Мартином. Джордж дал мне несколько документов по проекту, чтобы я просмотрел их. Шеннон [дочь Роджера, которой на тот момент было шесть лет] подошла ко мне во время работы и спросила, что я рассматриваю. Я ответил:

 

 

Через некоторое время репортер местной газеты спросил Шеннон, знает ли она, откуда я беру свои идеи. Она ответила: "Их дает Джордж Р. Р. Мартин"".