1.
- Сержант Карапетян, срочно к командиру роты! – услышал я за спиной зычной голос дневального ефрейтора Виктора Тютрина. Я в это время, в теплой Ленинской комнате, строчил для местной газеты «Биробиджан штерн» очерк о политической зрелости доблестных воинов-комсомольцев, решивших достойно встретить ХVIII съезд ВЛКСМ.
- Сержант Карапетян, срочно к командиру роты! – услышал я за спиной зычной голос дневального ефрейтора Виктора Тютрина. Я в это время, в теплой Ленинской комнате, строчил для местной газеты «Биробиджан штерн» очерк о политической зрелости доблестных воинов-комсомольцев, решивших достойно встретить ХVIII съезд ВЛКСМ.
- А что такое? – встрепенулся я.
- Не знаю, – пожал плечами Тютрин, – он в штаб ушел, там его ищи.
Командира роты, старшего лейтенанта Бастрыкина, я встретил у штаба, тот направлялся в расположение роты.
Проявляя показушное усердие, я ускорил шаг, подошел к нему и доложил:
- Товарищ старший лейтенант, сержант Карапетян по вашему приказу явился.
- Являются только святые, сержант.
- В смысле прибыл, – ответил я, не заметив расстроенное лицо старшего лейтенанта.
- Не фамильярничай, Карапетян! – огрызнулся он. – Надо бы тебе на губе пару дней провести. Может, образумишься.
Я сомкнул губы и вытянулся по стойке смирно, как бы чего лишнего не сболтнуть, чревато ведь.
- Подготовь машину, завтра с утра отправишься на 125-ю сопку, ты ее знаешь, прямо под ней село Бабстово. Утром на построении командир объявит, и чтобы минут через пятнадцать тебя в части не было. Как я понял, кто-то из округа приедет, будут наблюдать, так что не подведи. А Корякин пусть с утра прогреет машину, мало ли что, вон какой мороз. Но об этом особо распространяться не надо, сам понимаешь.
Пора сообщить читателю о том, что я прохожу срочную военную службу на китайской границе в Еврейской автономной области, являюсь командиром Радиорелейной станции Р-409. Это подвижная малоканальная станция, базируется на грузовике ЗИЛ-131. Экипаж состоит из трех бойцов: командир, связист и водитель, ну и девушки из ближайших сел, когда в поле стоим. В нашу задачу входит… чтобы не пудрить мозги читателю, отвечу просто: поддержка стабильной связи. В принципе, ничего сложного.
Пока я раздумывал, как ответить командиру, прежде чем лихо козырнуть и отправиться искать членов экипажа, потому что с утра их не видел, передо мной замаячила широкая спина старлея. Он удалялся, осторожно ступая по заснеженной дорожке, пытаясь не замочить ботинки.
А Корякин с Абрикосовым, которого мы с чьей-то легкой руки Персиком прозвали, скорее всего в самоволке, заявятся в час ночи вдребезги пьяные. Вот и соображай, как поступать.
В принципе, где искать Корякина я знал: одним из постоянных мест его дислокации являлась столовая.
И точно. Тот сидел за обеденным столом, перед ним стояла огромная эмалированная со сбитыми краями чашка, полная гречневой каши с тушенкой. В этой посудине, обычно, хлеб на весь стол раскладывают. Как любит рассказывать сам о себе Корякин, однажды в часть нагрянули незнакомые офицеры, подозвали его и спрашивают:
- Солдат, где здесь штаб? А он им и выдал:
- Штаб не знаю, а кухня за углом направо.
Он, увидев меня, привстал, по-хозяйски пригласил сесть рядом и закричал в сторону кухни:
- Васька, моему командиру полную чашку самой свежей, самой жирной, самой сочной гречки с подливой. А тушенку не надо, муслимы свинину не едят.
- Какой я тебе муслим, обалдуй, – надулся я, усаживаясь за столом, – армяне, чтоб ты знал, первыми в мире приняли христианство, – сделал я официальное заявление менторским голосом Левитана и надменно посмотрел на необразованного, имеющего пробелы в исторической науке ефрейтора.
- Серьезно?! А чего ж мне не доложили? – всполошился Корякин. – Непорядок! Буду наказывать, причем очень строго! – и, покачивая от негодования головой, отправил в рот полную ложку горячей гречки.
- Так кто там у вас первый секретарь? Шеварднадзе? – очистив ложку от гречки, спросил он.
- Нет, Алиев.
- Не надо, мы тоже ученые, Алиев в Баку правит.
Точно?! То-то же! А у вас Демирчян. Правильно?
- Дать тебе его личный номер телефона?
- Спасибо, имеем. На прошлой неделе он сам мне звонил. У него там проблемы с сельским хозяйством, так он со мной советовался. Я ему присоветовал, что и как. Ох, как он благодарил меня, прямо в ножки кланялся.
Мне надоела его трепня, тем более, что кашу принесли с тушенкой, я и говорю ему:
- Давай, ешь скорее, есть серьезный разговор.
- Бить будем?
- Посерьезнее дело.
- Ладно, сейчас управлюсь, ты тоже налегай, не скромничай.
- Этот Васька твой земляк?
- С одного села, через дом живет. У него сеструха – пальчики оближешь. Поедем к нам, зуб даю, лучше жены не найдешь. Я сосватаю, на себя беру. Ручаюсь, она мое мнение уважает.
- Хорошо, договорились, завтра решу вопрос с билетом, чтоб прямым рейсом в твою деревню, а пока давай заканчивай, время не терпит.
Мы встали из-за стола, поблагодарили Ваську, который высветился в окошке, вовсю улыбаясь и одобрительно кивая нам головой.
Я повел Корякина на второй этаж, там в фойе, действительно, ни души, можно вдоволь нашептаться.
Отошли к окну.
- Значит так… но это между нами, никто не должен знать. Варежку где раскроешь, много голов полетит. У меня в Москве, в Генеральном штабе, свои люди есть. Завтра из Москвы будет объявлена военная тревога и, в первую очередь, нам прикажут отправиться в сторону Бабстово. Там, на сопке, будем связь держать.
Если ты не доедешь, не только нам, но и командиру хана. Тогда он лично с тебя три шкуры спустит. Домой калекой отправишься.
- Ты это серьезно или?..
- Совершенно серьезно. Надо будет ночью мотор пару раз прогреть. Если хочешь, то и меня буди, без проблем.
- А чего тебя тревожить, я в кабинке ночь проведу. И перед построением еще раз... Как только получим задание, минут через пятнадцать уже за воротами будем.
- Вот именно, пятнадцать минут, не больше. Я иду Персика искать, а ты бак заправь, ну и знаешь, чего делать надо, не мне тебя учить. И главное, никому ни слова.
- Если у тебя знакомые в Генштабе, чего это ты в этой дыре оказался?
- А ее только перевели. Она сама меня нашла, всякое предлагала, а оно мне надо? Дембель на носу.
- Верно, и друзей таких ты нигде не сыщешь.
- Ну и я об этом.
Персик появился в девятом часу вечера. Как и предполагалось, в самоволке был. Но ему особо и готовиться не надо, главное, проснуться вовремя и не забыть штаны надеть. Я не шучу. Однажды, по тревоге подняли роту, так он умудрился в трусах в строй встать, во втором ряду примостился, думал, не заметят. Заметили. Два дня на губе провел.
Потащил я его за свинарник, чтобы выложить, что готовит нам день грядущий, так он, оказывается, уже в курсе. Перед тем, как в казарму зайти, он на кухне побывал и повар Васька, земляк Корякина, ему в лучших красках все расписал. Один в один мой рассказ, с небольшой лишь разницей: в Москве в Генштабе не моя знакомая служит, а подруга детства Корякина, но тот также взял с Василия слово никому не рассказывать.
Утром перед строем, в присутствии трех незнакомых офицеров, прибывших из гарнизона, командир поставил перед батальоном задачу, только что полученную из округа. Минут пять-десять, как телефонограмма пришла. По привычке добавил: «Время пошло», а затем торжественно взглянул на часы. Эти часы ему, за особое усердие, генерал-майор Юрий Померанцев вручил, назывались «Командирские» и яв- лялись предметом особой гордости командира. Не знал он только, что точно такой же «будильник» в любом сельмаге купить можно, так громко тикают, могут и мертвого разбудить.
Услышав приказ командира, минут десять тому назад полученный из Генерального штаба, Корякин с ужасом и восхищением взглянул на меня, а Персик, соответственно, на Корякина, и разбежались в разные стороны. Я заскочил в казарму, выхватил из-под подушки недочитанную книгу «Похождения Моллы Насреддина» и помчался к машине, которая уже угрожающе гудела, а Корякин за рулем нервно перебирал педали, будто впервые их видит, пытается разобраться, где здесь газ, а где тормоз. Персик, укутавшись в утепленный бушлат, стоял у правого переднего колеса ЗИЛ-131. Приняв командирскую позу, он смотрел в сторону казармы, где высветилась фигура солдата с книжкой в руках. Он следил за своим командиром, в смысле за мной, словно хотел выпороть своим взглядом за мою нерасторопность. А я стремительно приближался к намеченной цели, ловко обходя почерневшие кустарники с острыми колючками, утопая в снегу и поднимая в воздух клубы снега.
Ровно через одиннадцать минут Радиорелейная самоходная станция ЗИЛ-131, под командованием сержанта Карапетяна, выкатилась за ворота батальона.
Когда последняя воинская часть нашего гарнизона исчезла за поворотом, Корякин выключил мотор и перебрался к нам, в кузов-фургон. Но остановка, не предусмотренная приказом министра обороны СССР, меня не удивила, так как я был осведомлен о намерении коллектива отметить удачный выезд из части чистейшей как слезинка, отборной самогонкой, собственноручно изготовленной подругой Персика. Она же, подруга Персика, Екатерина, изготовила и передала в распоряжение воинов Красной армии литровую банку маринованных лисичек.
А когда Корякин вернулся к себе в кабину и машина, пугая утренним ревом окружающую фауну, стала раскачивать меня с Персиком из стороны в сторону, мы врубили электропечь на полную мощность, скинули гимнастерки и разложили карты с намерением еще до приезда на сопку в самой азартной из известных мне карточных игр, в простонародье названной «Дурак», завершить многомесячный спор на тему, кто из нас есть кто.
На сопку мы добрались по графику. Повезло, ночной ветер начисто вымел снег с проезжей части. Словно бы добросовестный дворник постарался, и машина легко взобралась до самой верхушки.
Вышли на связь, доложили о готовности выполнять задание. Через несколько минут получили сигнал, поданный из расположившейся по соседству радиорелейной станции соседнего батальона.
Приняли сигнал, закрепили прочную связь. Можно теперь и на боковую. Но не тут-то было. Через час в кузове-фургоне начало холодать, а еще через час температура на термометре приблизилась к нулю. Мы, кутаясь в бушлаты, с тревогой наблюдали за предательским поведением термометра.
- Термометр подводит, – сделал глубокомысленный вывод посиневший Корякин.
- Не надо было ковыряться, – возразил Персик, – замкнул чего-то. Ты что, запах не слышишь? Горелым пахнет!
Корякин вспылил:
- Много ты понимаешь! Не в свои сани не лезь!
Я прервал начавшийся было спор, который ни к чему хорошему бы не привел:
- Давай в кабину переберемся.
- Пробовал, не заводится, – виновато ответил Корякин.
Я позвонил в часть, мол, так-то и так-то, у нас холодина, часа через два замерзнем окончательно. Капитан Серебрянский, выслушав сообщение, ободрил нас:
- Держитесь, приедут ребята и заменят электропечь, вот только командира найду, он распорядится.
Через полчаса вновь услышали голос капитана Серебрянского:
- Командир в курсе, скоро будут.
К вечеру термометр совсем озверел, ртутный столбик опустился до отметки минус двадцать. Теперь уже, чтобы окончательно не замерзнуть, выскакивали из фургона, бегали вокруг ЗИЛа, приседали, подтягивались на толстой ветке дуба. Иногда казалось, что помогает. Вдруг ребята притихли и ко мне подошли. Я в это время висел на ветке, пытался еще раз подтянуться. Слово взял Корякин:
- Ваагн, ну их на фиг, уже третий час прошел. Никто не потащится к нам на ночь глядя. Приедут только утром и только после завтрака, не станут режим нарушать, и обнаружат три окоченевших трупа. Как тебе такая перспектива? Спустимся в деревню, можем к Егоровым. А утром рано вернемся.
Я им в ответ:
- Вот в деревне прослышат, что на сопке машина бесхозная стоит, до последнего винтика разберут, колеса поснимают.
- Ты можешь остаться, твое дело, а мы пошли. Утром тебе горячий борщ принесем и еще что покрепче.
Отдали честь, как полагается по уставу, и скрылись за деревьями. А я, с особым усердием, уподобившись белке в колесе из русской народной сказки, принялся нарезать круги вокруг машины. Термометр показывал уже тридцать градусов ниже нуля. Но я нашел новый способ согреваться: прижимался спиной к колесам, вроде согревало, потом опять на ветке три четыре подтягивания и вокруг машины.
В три часа ночи сквозь деревья мелькнул свет фар, а затем я услышал гул мотора. «Может, галлюцинация начинается?» – подумал я, но нет, вон показался борт уазика. Еще минут через двадцать уазик взобрался на сопку и из задней двери вышел военврач с чемоданчиком в руках. Едва взглянув, он обхватил меня двумя руками за талию, словно то был манекен из магазина «Одежда», внес в уазик, свалил на заднее сиденье и стал растирать какой-то жидкостью. Вкралось подозрение, что это спирт чистейший, медицинский зря пропадает. Рядом стоял заместитель командира второй роты лейтенант Иваничев и терпеливо ждал, когда ему будет дозволено задать один сакраментальный вопрос: «А где остальные солдаты?»
Я не сразу понял, о чем идет речь, но когда дошло, стал лихорадочно соображать, как ответить, чтобы ребят не подставить.
- В деревне, я… их послал… за помощью, – выдавил из себя я, и, чтобы избежать дальнейших расспросов, театрально закрыл глаза.
Но ребятам своей ложью не сумел помочь. Утром отыскали их в деревне, в дупель пьяными, у одинокого деда Кондратия. В части рассадили по углам, велели написать объяснительную, изложить обстоятельства дела, что их к старику привело. Естественно, они и не заикнулись о моем приказе отправиться в деревню, спуститься вниз за помощью, поскольку не знали об этом. Командир предлагал 15 суток губы, но военный прокурор раздул это дело до дезертирства, и мои друзья получили по два года дисбата. Больше мы с ними не виделись.
2.
А меня на этом же уазике отвезли в госпиталь. Поместили в огромную палату, там стояло, если память не изменяет, десять двухъярусных кроватей, то есть, рассчитана она была на двадцать бойцов, так что скучать не приходилось.
Первую неделю я передвигался, растопырив ноги. От мороза мои нижние конечности покрылись волдырями, приходилось каждый шаг планировать, как ногу поставить, чтобы раны не задеть. Сердобольные медсестры каждый день мои волдыри зеленкой смазывали. Через неделю я ожил, появился юмор в моей речи, повелительный тон, поскольку соседи по палате являлись обладателями сугубо мирных болезней: кто с язвой желудка лежал, кто с печенью, а я получил увечье и оказался в госпитале, выполняя задание государственной важности.
Ребята с плохо скрываемой завистью спрашивали:
«Может наградят?» А я, все более распаляясь, нагнетая общее ревностное настроение, отвечал: «Командир настаивает!»
В целом, соблюдалась дружелюбная атмосфера: играли в шахматы, шашки, в карты резались, не забывали три раза на дню в столовую заглянуть. Такая тихая размеренная жизнь попавших после бешеных солдатских будней в райскую спокойную обстановку молодых парней.
И вдруг, в одночасье, все переменилось, в один день, в один час. Да что там в один день, в один час – в одну минуту. Читали в новостях, как ураганы сметают деревни? Нечто подобное произошло и в нашей палате. Кстати, не зря этим цунами, ураганам и прочим природным катаклизмам дают женские имена, есть в этом особый смысл. И в нашем случае фигурирует женское имя, которым назвали свою дочурку родители Елены Смирновой - кузнец Дмитрий Иванович и домохозяйка Ольга Васильевна. Как вы поняли, ураган, приведший в смятение нашу палату, носил скромное имя – Елена. В госпитале появилась новая медсестра.
Если даже объединить все языки мира, да приплюсовать еще и искусственный язык – эсперанто, я все равно не смог бы передать словами эту красоту. Да и не буду стараться, бессмысленно, у кого хорошо развито воображение, тот поймет, о чем идет речь.
Но не только красотою нас пленила Елена, она и скромна была, обходительна, отличалась добросовестным отношением. Выслушивала неуместные шутки ребят краснея, оттого становилась еще более красивой.
В госпитале офицеры лежали отдельно, в двухместных палатах, и прапорщиков старались подальше от солдатни держать. Но, видимо, зима выдалась суровой, все двухместные оказались заняты и к нам подселили прапорщика Юрия Кобзева. Скромный такой, тихоня, и не скажешь, что погоны прапорщика носит. Положили его с подозрением на воспаление легких, хотя он не кашлял, да и температуры не было. Когда Юрий с постельным бельем под мышкой вошел к нам в палату, увидев не застеленную кровать, на второй полке у стены, тут же на нее и взобрался. И часами как нет его, лежит, о чем-то думает.
Когда Елена-распрекрасная покинула палату в очередной раз и ребята принялись по новой перемалывать ей косточки, он сполз со своей кровати и к нам подсел. И так тихо, с тоскою в голосе заговорил:
- Она из соседней деревни, из Желтого яра, с моим двоюродным братом вместе училась, пару лет за одной партой сидели. Мы танцы проводим, так уж сложилось, в актовом зале Леспромсовхоза, зал огромный и живая музыка есть. Из трех-четырех деревень туда народ валит, и она иногда приходит. Правда, больше у стены стоит или с девчатами танцует.
Услышав дополнительную информацию, солдаты оживились.
- А ты чего? Не пытался закадрить?
- Да я под музыку враз бы ее уломал!
- И парня у нее нет?
А я увидел в его глазах затаенную грусть и безысходную печаль, от которой и не скрыться, и не избавиться. На лице прочитывалось, что он без памяти влюблен в нее. Юрий присел на табурет, взял в руки колоду карт и стал неумело тасовать.
- Нравится она тебе? – прямо в лоб спросил я прапорщика. Солдаты притихли, понимая серьезность разговора.
Он, не глядя на меня, обреченно кивнул головой.
- Юра, – я положил руку ему на плечо, – Елена будет твоей женой, если ты мне поможешь.
- Ну, – Юра поднял голову и выжидательно посмотрел на меня.
Я выдернул из его рук карты, отложил их в сторону и стал пояснять:
- Мне нужна информация о ней. Полная, до мельчайших подробностей, где училась, как училась, с кем дружила, кто родители, братья сестры и так далее. Можешь?
- Да не вопрос.
- Она тебя зрительно помнит?
- Не думаю, зал огромный, человек сто набивается. А здесь у меня никаких процедур, лежу непонятно зачем. Рентген сделали все чисто, но не выписывают.
- Завтра суббота, тебе же разрешают по выходным домой... Вот и встреться с братом и расспроси. Но ему ничего не объясняй, кому слово скажешь, ничего не выйдет. Учти!
- Я брата и спрашивать не стану, другие каналы есть.
- Ты меня понял, – я протянул прапорщику руку, он твердо сжал ее и в его глазах вспыхнула искра надежды.
Остальные бойцы, окружив нас, ничего не понимая, с интересом следили за нашим диалогом. Я обратился к ним:
- Ну что, поможем Юре?
- Обязательно!
А что делать-то надо?!
- Ты только скажи!
В один голос живо, перекрикивая друг друга, загорланили бойцы.
- Детали в понедельник утром. Имейте в виду, от каждого из нас зависит успех… А пока релакс, отдыхаем. Ребята теперь уже обступили Юрия и твердо заверили в готовности ему помочь.
В понедельник утром Кобзев положил передо мной школьную тетрадь в клетку, от края и до края заполненную четким разборчивым почерком, и пояснил:
«Здесь вся ее жизнь».
Я схватился за голову: как же все это запомнить?
Нереально.
Но выход я искал недолго... После завершения обхода, когда за медперсоналом закрылась дверь, я махнул рукой ребятам, мол, давайте сюда. Солдаты сгрудились надо мной, проявляя живой интерес к предстоящей авантюре:
- Значит, так. Как только услышим шаги Елены, я сажусь за стол, раскладываю карты и тебе, – я ткнул указательным пальцем в грудь солдату из стройбата Васе Чеботареву, – начинаю гадать. Несу всякую чушь, а ты должен изумляться, восхищаться тому, как я точно описываю твою прошлую жизнь. Ты должен все время твердить: «Откуда тебе это известно? Удивительно! Прямо волшебство какое». А потом я начну тебе советовать, как дальше жить, ты внимательно слушаешь, благодаришь меня. Понял? Нужно, чтобы Елена заинтересовалась и попросила и ей погадать. Остальное за мной. А вы, – теперь я обращаюсь к солдатам, – вроде как между собой делитесь, примерно такие фразы произносите, «И мне точно рассказал», или «Даже нашу хату описал, где телевизор стоит», можно добавить, «Точно угадал, сколько коров у нас…»
Вдруг боец, на которого я указывал пальцем,
вскрикнул:
- Точно, у нас лет пять, как телевизор цветной есть, в первое время вся деревня приходила новости из Москвы смотреть, старший брат из Воркуты привез, это наш областной центр.
Второй его поддержал:
- А я скажу, как мне Ваагн описал случай, когда мы с батей на москвиче перевернулись…
Остальные ребята разошлись по палате, сгруппировались по двое-трое и шепчутся. Слышу новую реплику:
- А я скажу, что он мне посоветовал на Катьке жениться и все про нее рассказал. У них во дворе немецкая овчарка есть, злючая, не подходи, загрызет. Черна вся, только уши белые, и это Ваагн в картах увидел. Удивительно…
Сердобольное отношение ребят окрылило меня, и я стал их подбадривать:
- Подготовьтесь, еще часа полтора есть, не мне вас учить. Мы должны помочь Юре обрести свое счастье. Коля Котуза, а у тебя особое задание, – повернулся я к высокому с красивыми чертами лица бойцу, – держи тетрадь. Не привлекая к себе внимания, тихо встанешь за спиной Елены и начнешь осторожно страницы переворачивать. Как моргну два раза подряд обеими глазами, значит переворачивай. Усек? Вот и хорошо.
- Юра, – теперь я даю инструкцию как себя вести прапорщику Кобзеву, – а ты иди ложись, укройся с головой, лишний раз светиться не надо.
Вася Чеботарев, получив особую роль, прямо расцвел на глазах, то и дело подходит к двери и прислушивается. Я велел не заглядывать за дверь, чтобы не вызвать особое подозрение. Но вот он отскочил от двери:
- Идет, – заговорщицки прошептал он и уселся на указанный стул. Я тотчас же брякнулся на противоположную табуретку и стал энергично тасовать карты.
Дверь, скрипнув, открылась, и появилась Елена-распрекрасная:
- Мальчики, готовьтесь, – весело произнесла медсестра, как показалось, она была в приподнятом настроении. Она разложила на столе шприцы, несколько пакетов с таблетками, бутылку с микстурой. Кому-то прописали пить эту гадость. А я, не обращая никакого внимания на красавицу, пробормотал, глядя в карты и переводя взгляд на Чеботарева:
- Да, невеселая жизнь у тебя была на гражданке.
- Пришлось хлебнуть, – подтвердил Чеботарев.
- Смотрю, вот и с соседом, что справа, у него двухэтажный дом, конфликты были.
- Это все из-за курей, мать их кормила, – охотно подтвердил Чеботарев, – а яйца нести эти черти к соседям бегали. Те специально у забора травку стелили. А куры – глупый народ, чего в курятник бегать, когда теплая травка рядом, вот на эту травку и садились.
- Нет, конфликты и посерьезнее были, как-то раз твой отец ружьем грозился.
- Так они запасное колесо нашей телеги сперли. Вот батя и не выдержал.
Наш диалог сразу привлек внимание Елены. Работу свою делала, но постоянно на нас оглядывалась. Раздав таблетки, вколола три укола, попотчевала мистурой нескольких солдат и к нам подошла. Услышала за спиной реплику:
- Как точно все рассказывает. Сколько комнат в нашем доме и где кухня расположена, сколько овец имеем, угадал.
Елена полуобернулась на реплику, затем ее взгляд уперся в разложенные карты.
И снова реплика сзади:
- А как узнал Ваагн, что я в пятом классе на второй год остался? Непонятно.
Еще немного потасовав карты, я заканчиваю «гадать» Чеботареву со словами:
- Ну, а как дальше тебе строить свою жизнь, я с самого начала объяснил. Тебе решать.
- Конечно, так и поступлю, Ваагн, спасибо тебе. Век не забуду.
Чеботарев, вставая, крепко пожал мою руку и отошел в сторону.
- А можно и мне? – робким голосом произнесла Елена и ее лицо покрылось красной краской.
- Можно, садись, – усталым голосом ответил я и, не глядя на нее, собрал карты со стола и стал тасовать. Иногда из середины вытягивал одну-две карты, озабоченно рассматривал.
Елена покорно уселась на стул и, затаив дыхание, стала ждать.
Я совершил еще несколько манипуляций с картами и с удивлением воскликнул:
- Оказывается, твой дед-орденоносец всю войну прошел, в Берлине побывал!
Елена чуть было со стула не свалилась.
- Действительно! А как это ты… – она всплеснула руками, – кому скажешь – не поверят!
Начало оказалось удачным, и я стал рассказывать Елене все перипетии ее прошлой жизни. И не только ее, но и близких родственников и соседей. Коля Котуза послушно переворачивал за спиной Елены заполненные Кобзевым страницы. Когда Коля показал мне заднюю обложку тетради я сказал.
- Этого достаточно, поскольку перевернута последняя страница твоей прошлой жизни.
- Удивительно, удивительно, – лепетала Елена, качая головой.
- Могу и посоветовать, как дальше быть, – собирая карты, как бы мимоходом бросил я.
- Конечно, хочу, – с трепетом произнесла Елена и с умоляющими глазами посмотрела на меня.
Я снова взял в руки карты. Вытянул пять карт разложил их перед собой.
- Выйдешь замуж за Сергея Волкова, с которым ты в восьмом классе дружила, пропадешь. Разведешься, а потом второй брак, третий, четвертый... и останешься одна с тремя детьми.
- Ой, ой, не хочу я этого, – испуганно вскрикнула Елена.
- Сейчас, сейчас, – я достал из колоды еще пять карт.
- Сложный случай, ничего не видно.
Я достал еще пять карт, смешал их с прежними, отсчитал снизу пять карт и положил их перед собой.
- Нет, есть. Есть один парень – судьба твоя. Сейчас посмотрим, как его зовут. Я собрал в кучу все карты, подтасовал хорошенько и из середины достал одну.
- Юрий, его Юрий зовут. Есть в твоем окружении парень по имени Юрий?
Елена растерянно покачала головой. Я еще раз взглянул на карту:
- Его двоюродный брат с тобой учился – Степан.
- А у нас в классе три Степана были. Что, каждого спрашивать про Юру?
- Ты с ним два года за одной партой сидела. И фамилию назвать могу… Кобзев.
- Да, да, он в милицию устроился, участковым работает.
- Выйдешь замуж за Юру, как у Бога за пазухой жить станешь. На руках тебя носить будет. Не курит и не пьет.
- Не пьет это хорошо, а то мой шурин, мало того, что напивается, еще и по пьяни жену избивает. А она все терпит, дура. Говорит, когда он трезвый, то добрый, ласковый и извинения просит. А потом опять напьется и опять избивает. Он двухметровый бугай, а она хрупкая тростинка.
- Такая же участь тебя ждет, если за Сергея Волкова замуж выйдешь.
- Ой, не хочу я этого!
- А Юру повышение ждет, его в Германию отправляют работать, будете за границей жить.
- Как теперь мне быть, как узнать его? Может у него невеста есть или жена?
- Нет у него ни невесты, и ни жены, карты бы показали. У вас танцы намечаются на эту субботу, так он должен там быть.
- И это ты знаешь?! Ну, спасибо, прям слов нет. Ты как Ванга, удивительный человек!
- Если честно, то я покруче Ванги, хотя в словах Ванга и Ваагн одни и те же буквы, просто я скромный и не люблю светиться. Когда я родился, акушерка сразу сказала, скромным будет.
- А как она могла узнать?
- По запаху, скромные иначе пахнут, у них особый запах.
- Ну и ну, никогда бы не подумала.
- Так вот, на танцах подойди к Степану и попроси познакомить с двоюродным братом, пригласи того на белый танец. Только смелее будь, за свое счастье бороться надо.
- А как он выглядит, может и не интересный вовсе, или наоборот, на меня и смотреть не станет.
- Вы будете хорошей парой, ручаюсь, потому как карты настоятельно не советуют даже, а требуют.
Елена, растерянно улыбаясь, поднялась с места:
- Уж и не знаю, озадачил ты меня.
- Все будет хорошо! Я уверен.
Когда за медсестрой захлопнулась дверь, внезапная усталость свалилась на меня, почувствовал себя опустошенным, упал на стул. Проскользнула мысль, а правильно ли я поступаю, навязывая ей Кобзева, человека, которого я совершенно не знаю.
Словно бы прочитав мои мысли, прапорщик сполз с кровати и подошел ко мне.
- Ваагн, не сомневайся, я не подведу тебя.
Солдаты, еще более взволнованные, окружили Кобзева:
- Не только Ваагн, но и мы все в ответе за ее судьбу, Юра. Помни это.
- Я ее очень люблю, ребята, дай Бог, чтобы все сложилось, увидите, не подведу, – стал бить себе в грудь прапорщик, – а чего это ты про Германию-то?
- Не знаю, так вышло, не бери в голову. У Лены смена до четырех. Мы проследим, когда она уйдет, зайди к главному и попроси выписать тебя. Всеми правдами и неправдами, сошлись на что-нибудь, тебя и лечить-то не от чего.
* * *
Прошел месяц как я вернулся в часть. Командир похвалил меня перед строем, заявил, что на таких, как Карапетян, равняться надо. Еще и благодарность в личное дело записали. Куда уж более. Почти орденоносец.
Как-то днем, возвращаюсь с обеда, ко мне дежурный с КПП Ваня Копылов подходит:
- Ваагн, к тебе мужчина какой-то просится, подойди к воротам, посмотри, чего ему надо.
Пошел я в сторону КПП, теряясь в догадках, кто бы это мог быть. Издалека вижу – солидный мужчина, при галстуке, смотрит на меня и вовсю улыбается. Думаю, чей-то родственник, приехал проведать и не в ту часть попал, поскольку в нашей части нет второго Ваагна. Но по мере приближения его лицо не становится растерянным, озабоченным, а наоборот, продолжает сиять. Это еще более озадачило меня.
Подхожу вплотную:
- Вы меня хотели?
- Не узнаешь, Ваагн? – громко и радостно спросил незнакомец, – я прапорщик Юрий Кобзев.
- Ва! Как ты изменился! Не узнать! – удивляясь статному виду некогда блеклого в больничном халате прапорщика, воскликнул я.
Он притянул меня к себе и крепко обнял.
- Спасибо тебе, уважаемый. Мы подали заявление в ЗАГС.
Он что-то еще говорил, но я не слушал его, я с удивлением смотрел, как Кобзев упивается своим счастьем. Передо мной стоял энергичный, уверенный в себе, респектабельный мужчина. Вполне достойный той красавицы. От того потерянного и забитого прапорщика не осталось и следа.
- Ваагн, в среду нас должны расписать. Я и не представляю, как благодарить тебя. Моя мать все знает, я ей рассказал. Она пирожки с рисом напекла специально для тебя. Вот, возьми, – он протянул мне полную авоську всякой снеди. – И бутылка армянского коньяка, выпьешь, вспомнишь запах родины и за нас тоже один тост.
- Нет, нет, ни к чему это, – стал я отнекиваться.
- Это такой мизер, – поморщился Юрий, – ты чудо сотворил, Ваагн, нас осчастливил. Век не забуду.
Да, и последнее, Ваагн, только не падай, – Юрий сделал паузу и робким голосом произнес, – меня переводят служить в Германию.
- Не знаю, – пожал плечами Тютрин, – он в штаб ушел, там его ищи.
Командира роты, старшего лейтенанта Бастрыкина, я встретил у штаба, тот направлялся в расположение роты.
Проявляя показушное усердие, я ускорил шаг, подошел к нему и доложил:
- Товарищ старший лейтенант, сержант Карапетян по вашему приказу явился.
- Являются только святые, сержант.
- В смысле прибыл, – ответил я, не заметив расстроенное лицо старшего лейтенанта.
- Не фамильярничай, Карапетян! – огрызнулся он. – Надо бы тебе на губе пару дней провести. Может, образумишься.
Я сомкнул губы и вытянулся по стойке смирно, как бы чего лишнего не сболтнуть, чревато ведь.
- Подготовь машину, завтра с утра отправишься на 125-ю сопку, ты ее знаешь, прямо под ней село Бабстово. Утром на построении командир объявит, и чтобы минут через пятнадцать тебя в части не было. Как я понял, кто-то из округа приедет, будут наблюдать, так что не подведи. А Корякин пусть с утра прогреет машину, мало ли что, вон какой мороз. Но об этом особо распространяться не надо, сам понимаешь.
Пора сообщить читателю о том, что я прохожу срочную военную службу на китайской границе в Еврейской автономной области, являюсь командиром Радиорелейной станции Р-409. Это подвижная малоканальная станция, базируется на грузовике ЗИЛ-131. Экипаж состоит из трех бойцов: командир, связист и водитель, ну и девушки из ближайших сел, когда в поле стоим. В нашу задачу входит… чтобы не пудрить мозги читателю, отвечу просто: поддержка стабильной связи. В принципе, ничего сложного.
Пока я раздумывал, как ответить командиру, прежде чем лихо козырнуть и отправиться искать членов экипажа, потому что с утра их не видел, передо мной замаячила широкая спина старлея. Он удалялся, осторожно ступая по заснеженной дорожке, пытаясь не замочить ботинки.
А Корякин с Абрикосовым, которого мы с чьей-то легкой руки Персиком прозвали, скорее всего в самоволке, заявятся в час ночи вдребезги пьяные. Вот и соображай, как поступать.
В принципе, где искать Корякина я знал: одним из постоянных мест его дислокации являлась столовая.
И точно. Тот сидел за обеденным столом, перед ним стояла огромная эмалированная со сбитыми краями чашка, полная гречневой каши с тушенкой. В этой посудине, обычно, хлеб на весь стол раскладывают. Как любит рассказывать сам о себе Корякин, однажды в часть нагрянули незнакомые офицеры, подозвали его и спрашивают:
- Солдат, где здесь штаб? А он им и выдал:
- Штаб не знаю, а кухня за углом направо.
Он, увидев меня, привстал, по-хозяйски пригласил сесть рядом и закричал в сторону кухни:
- Васька, моему командиру полную чашку самой свежей, самой жирной, самой сочной гречки с подливой. А тушенку не надо, муслимы свинину не едят.
- Какой я тебе муслим, обалдуй, – надулся я, усаживаясь за столом, – армяне, чтоб ты знал, первыми в мире приняли христианство, – сделал я официальное заявление менторским голосом Левитана и надменно посмотрел на необразованного, имеющего пробелы в исторической науке ефрейтора.
- Серьезно?! А чего ж мне не доложили? – всполошился Корякин. – Непорядок! Буду наказывать, причем очень строго! – и, покачивая от негодования головой, отправил в рот полную ложку горячей гречки.
- Так кто там у вас первый секретарь? Шеварднадзе? – очистив ложку от гречки, спросил он.
- Нет, Алиев.
- Не надо, мы тоже ученые, Алиев в Баку правит.
Точно?! То-то же! А у вас Демирчян. Правильно?
- Дать тебе его личный номер телефона?
- Спасибо, имеем. На прошлой неделе он сам мне звонил. У него там проблемы с сельским хозяйством, так он со мной советовался. Я ему присоветовал, что и как. Ох, как он благодарил меня, прямо в ножки кланялся.
Мне надоела его трепня, тем более, что кашу принесли с тушенкой, я и говорю ему:
- Давай, ешь скорее, есть серьезный разговор.
- Бить будем?
- Посерьезнее дело.
- Ладно, сейчас управлюсь, ты тоже налегай, не скромничай.
- Этот Васька твой земляк?
- С одного села, через дом живет. У него сеструха – пальчики оближешь. Поедем к нам, зуб даю, лучше жены не найдешь. Я сосватаю, на себя беру. Ручаюсь, она мое мнение уважает.
- Хорошо, договорились, завтра решу вопрос с билетом, чтоб прямым рейсом в твою деревню, а пока давай заканчивай, время не терпит.
Мы встали из-за стола, поблагодарили Ваську, который высветился в окошке, вовсю улыбаясь и одобрительно кивая нам головой.
Я повел Корякина на второй этаж, там в фойе, действительно, ни души, можно вдоволь нашептаться.
Отошли к окну.
- Значит так… но это между нами, никто не должен знать. Варежку где раскроешь, много голов полетит. У меня в Москве, в Генеральном штабе, свои люди есть. Завтра из Москвы будет объявлена военная тревога и, в первую очередь, нам прикажут отправиться в сторону Бабстово. Там, на сопке, будем связь держать.
Если ты не доедешь, не только нам, но и командиру хана. Тогда он лично с тебя три шкуры спустит. Домой калекой отправишься.
- Ты это серьезно или?..
- Совершенно серьезно. Надо будет ночью мотор пару раз прогреть. Если хочешь, то и меня буди, без проблем.
- А чего тебя тревожить, я в кабинке ночь проведу. И перед построением еще раз... Как только получим задание, минут через пятнадцать уже за воротами будем.
- Вот именно, пятнадцать минут, не больше. Я иду Персика искать, а ты бак заправь, ну и знаешь, чего делать надо, не мне тебя учить. И главное, никому ни слова.
- Если у тебя знакомые в Генштабе, чего это ты в этой дыре оказался?
- А ее только перевели. Она сама меня нашла, всякое предлагала, а оно мне надо? Дембель на носу.
- Верно, и друзей таких ты нигде не сыщешь.
- Ну и я об этом.
Персик появился в девятом часу вечера. Как и предполагалось, в самоволке был. Но ему особо и готовиться не надо, главное, проснуться вовремя и не забыть штаны надеть. Я не шучу. Однажды, по тревоге подняли роту, так он умудрился в трусах в строй встать, во втором ряду примостился, думал, не заметят. Заметили. Два дня на губе провел.
Потащил я его за свинарник, чтобы выложить, что готовит нам день грядущий, так он, оказывается, уже в курсе. Перед тем, как в казарму зайти, он на кухне побывал и повар Васька, земляк Корякина, ему в лучших красках все расписал. Один в один мой рассказ, с небольшой лишь разницей: в Москве в Генштабе не моя знакомая служит, а подруга детства Корякина, но тот также взял с Василия слово никому не рассказывать.
Утром перед строем, в присутствии трех незнакомых офицеров, прибывших из гарнизона, командир поставил перед батальоном задачу, только что полученную из округа. Минут пять-десять, как телефонограмма пришла. По привычке добавил: «Время пошло», а затем торжественно взглянул на часы. Эти часы ему, за особое усердие, генерал-майор Юрий Померанцев вручил, назывались «Командирские» и яв- лялись предметом особой гордости командира. Не знал он только, что точно такой же «будильник» в любом сельмаге купить можно, так громко тикают, могут и мертвого разбудить.
Услышав приказ командира, минут десять тому назад полученный из Генерального штаба, Корякин с ужасом и восхищением взглянул на меня, а Персик, соответственно, на Корякина, и разбежались в разные стороны. Я заскочил в казарму, выхватил из-под подушки недочитанную книгу «Похождения Моллы Насреддина» и помчался к машине, которая уже угрожающе гудела, а Корякин за рулем нервно перебирал педали, будто впервые их видит, пытается разобраться, где здесь газ, а где тормоз. Персик, укутавшись в утепленный бушлат, стоял у правого переднего колеса ЗИЛ-131. Приняв командирскую позу, он смотрел в сторону казармы, где высветилась фигура солдата с книжкой в руках. Он следил за своим командиром, в смысле за мной, словно хотел выпороть своим взглядом за мою нерасторопность. А я стремительно приближался к намеченной цели, ловко обходя почерневшие кустарники с острыми колючками, утопая в снегу и поднимая в воздух клубы снега.
Ровно через одиннадцать минут Радиорелейная самоходная станция ЗИЛ-131, под командованием сержанта Карапетяна, выкатилась за ворота батальона.
Когда последняя воинская часть нашего гарнизона исчезла за поворотом, Корякин выключил мотор и перебрался к нам, в кузов-фургон. Но остановка, не предусмотренная приказом министра обороны СССР, меня не удивила, так как я был осведомлен о намерении коллектива отметить удачный выезд из части чистейшей как слезинка, отборной самогонкой, собственноручно изготовленной подругой Персика. Она же, подруга Персика, Екатерина, изготовила и передала в распоряжение воинов Красной армии литровую банку маринованных лисичек.
А когда Корякин вернулся к себе в кабину и машина, пугая утренним ревом окружающую фауну, стала раскачивать меня с Персиком из стороны в сторону, мы врубили электропечь на полную мощность, скинули гимнастерки и разложили карты с намерением еще до приезда на сопку в самой азартной из известных мне карточных игр, в простонародье названной «Дурак», завершить многомесячный спор на тему, кто из нас есть кто.
На сопку мы добрались по графику. Повезло, ночной ветер начисто вымел снег с проезжей части. Словно бы добросовестный дворник постарался, и машина легко взобралась до самой верхушки.
Вышли на связь, доложили о готовности выполнять задание. Через несколько минут получили сигнал, поданный из расположившейся по соседству радиорелейной станции соседнего батальона.
Приняли сигнал, закрепили прочную связь. Можно теперь и на боковую. Но не тут-то было. Через час в кузове-фургоне начало холодать, а еще через час температура на термометре приблизилась к нулю. Мы, кутаясь в бушлаты, с тревогой наблюдали за предательским поведением термометра.
- Термометр подводит, – сделал глубокомысленный вывод посиневший Корякин.
- Не надо было ковыряться, – возразил Персик, – замкнул чего-то. Ты что, запах не слышишь? Горелым пахнет!
Корякин вспылил:
- Много ты понимаешь! Не в свои сани не лезь!
Я прервал начавшийся было спор, который ни к чему хорошему бы не привел:
- Давай в кабину переберемся.
- Пробовал, не заводится, – виновато ответил Корякин.
Я позвонил в часть, мол, так-то и так-то, у нас холодина, часа через два замерзнем окончательно. Капитан Серебрянский, выслушав сообщение, ободрил нас:
- Держитесь, приедут ребята и заменят электропечь, вот только командира найду, он распорядится.
Через полчаса вновь услышали голос капитана Серебрянского:
- Командир в курсе, скоро будут.
К вечеру термометр совсем озверел, ртутный столбик опустился до отметки минус двадцать. Теперь уже, чтобы окончательно не замерзнуть, выскакивали из фургона, бегали вокруг ЗИЛа, приседали, подтягивались на толстой ветке дуба. Иногда казалось, что помогает. Вдруг ребята притихли и ко мне подошли. Я в это время висел на ветке, пытался еще раз подтянуться. Слово взял Корякин:
- Ваагн, ну их на фиг, уже третий час прошел. Никто не потащится к нам на ночь глядя. Приедут только утром и только после завтрака, не станут режим нарушать, и обнаружат три окоченевших трупа. Как тебе такая перспектива? Спустимся в деревню, можем к Егоровым. А утром рано вернемся.
Я им в ответ:
- Вот в деревне прослышат, что на сопке машина бесхозная стоит, до последнего винтика разберут, колеса поснимают.
- Ты можешь остаться, твое дело, а мы пошли. Утром тебе горячий борщ принесем и еще что покрепче.
Отдали честь, как полагается по уставу, и скрылись за деревьями. А я, с особым усердием, уподобившись белке в колесе из русской народной сказки, принялся нарезать круги вокруг машины. Термометр показывал уже тридцать градусов ниже нуля. Но я нашел новый способ согреваться: прижимался спиной к колесам, вроде согревало, потом опять на ветке три четыре подтягивания и вокруг машины.
В три часа ночи сквозь деревья мелькнул свет фар, а затем я услышал гул мотора. «Может, галлюцинация начинается?» – подумал я, но нет, вон показался борт уазика. Еще минут через двадцать уазик взобрался на сопку и из задней двери вышел военврач с чемоданчиком в руках. Едва взглянув, он обхватил меня двумя руками за талию, словно то был манекен из магазина «Одежда», внес в уазик, свалил на заднее сиденье и стал растирать какой-то жидкостью. Вкралось подозрение, что это спирт чистейший, медицинский зря пропадает. Рядом стоял заместитель командира второй роты лейтенант Иваничев и терпеливо ждал, когда ему будет дозволено задать один сакраментальный вопрос: «А где остальные солдаты?»
Я не сразу понял, о чем идет речь, но когда дошло, стал лихорадочно соображать, как ответить, чтобы ребят не подставить.
- В деревне, я… их послал… за помощью, – выдавил из себя я, и, чтобы избежать дальнейших расспросов, театрально закрыл глаза.
Но ребятам своей ложью не сумел помочь. Утром отыскали их в деревне, в дупель пьяными, у одинокого деда Кондратия. В части рассадили по углам, велели написать объяснительную, изложить обстоятельства дела, что их к старику привело. Естественно, они и не заикнулись о моем приказе отправиться в деревню, спуститься вниз за помощью, поскольку не знали об этом. Командир предлагал 15 суток губы, но военный прокурор раздул это дело до дезертирства, и мои друзья получили по два года дисбата. Больше мы с ними не виделись.
2.
А меня на этом же уазике отвезли в госпиталь. Поместили в огромную палату, там стояло, если память не изменяет, десять двухъярусных кроватей, то есть, рассчитана она была на двадцать бойцов, так что скучать не приходилось.
Первую неделю я передвигался, растопырив ноги. От мороза мои нижние конечности покрылись волдырями, приходилось каждый шаг планировать, как ногу поставить, чтобы раны не задеть. Сердобольные медсестры каждый день мои волдыри зеленкой смазывали. Через неделю я ожил, появился юмор в моей речи, повелительный тон, поскольку соседи по палате являлись обладателями сугубо мирных болезней: кто с язвой желудка лежал, кто с печенью, а я получил увечье и оказался в госпитале, выполняя задание государственной важности.
Ребята с плохо скрываемой завистью спрашивали:
«Может наградят?» А я, все более распаляясь, нагнетая общее ревностное настроение, отвечал: «Командир настаивает!»
В целом, соблюдалась дружелюбная атмосфера: играли в шахматы, шашки, в карты резались, не забывали три раза на дню в столовую заглянуть. Такая тихая размеренная жизнь попавших после бешеных солдатских будней в райскую спокойную обстановку молодых парней.
И вдруг, в одночасье, все переменилось, в один день, в один час. Да что там в один день, в один час – в одну минуту. Читали в новостях, как ураганы сметают деревни? Нечто подобное произошло и в нашей палате. Кстати, не зря этим цунами, ураганам и прочим природным катаклизмам дают женские имена, есть в этом особый смысл. И в нашем случае фигурирует женское имя, которым назвали свою дочурку родители Елены Смирновой - кузнец Дмитрий Иванович и домохозяйка Ольга Васильевна. Как вы поняли, ураган, приведший в смятение нашу палату, носил скромное имя – Елена. В госпитале появилась новая медсестра.
Если даже объединить все языки мира, да приплюсовать еще и искусственный язык – эсперанто, я все равно не смог бы передать словами эту красоту. Да и не буду стараться, бессмысленно, у кого хорошо развито воображение, тот поймет, о чем идет речь.
Но не только красотою нас пленила Елена, она и скромна была, обходительна, отличалась добросовестным отношением. Выслушивала неуместные шутки ребят краснея, оттого становилась еще более красивой.
В госпитале офицеры лежали отдельно, в двухместных палатах, и прапорщиков старались подальше от солдатни держать. Но, видимо, зима выдалась суровой, все двухместные оказались заняты и к нам подселили прапорщика Юрия Кобзева. Скромный такой, тихоня, и не скажешь, что погоны прапорщика носит. Положили его с подозрением на воспаление легких, хотя он не кашлял, да и температуры не было. Когда Юрий с постельным бельем под мышкой вошел к нам в палату, увидев не застеленную кровать, на второй полке у стены, тут же на нее и взобрался. И часами как нет его, лежит, о чем-то думает.
Когда Елена-распрекрасная покинула палату в очередной раз и ребята принялись по новой перемалывать ей косточки, он сполз со своей кровати и к нам подсел. И так тихо, с тоскою в голосе заговорил:
- Она из соседней деревни, из Желтого яра, с моим двоюродным братом вместе училась, пару лет за одной партой сидели. Мы танцы проводим, так уж сложилось, в актовом зале Леспромсовхоза, зал огромный и живая музыка есть. Из трех-четырех деревень туда народ валит, и она иногда приходит. Правда, больше у стены стоит или с девчатами танцует.
Услышав дополнительную информацию, солдаты оживились.
- А ты чего? Не пытался закадрить?
- Да я под музыку враз бы ее уломал!
- И парня у нее нет?
А я увидел в его глазах затаенную грусть и безысходную печаль, от которой и не скрыться, и не избавиться. На лице прочитывалось, что он без памяти влюблен в нее. Юрий присел на табурет, взял в руки колоду карт и стал неумело тасовать.
- Нравится она тебе? – прямо в лоб спросил я прапорщика. Солдаты притихли, понимая серьезность разговора.
Он, не глядя на меня, обреченно кивнул головой.
- Юра, – я положил руку ему на плечо, – Елена будет твоей женой, если ты мне поможешь.
- Ну, – Юра поднял голову и выжидательно посмотрел на меня.
Я выдернул из его рук карты, отложил их в сторону и стал пояснять:
- Мне нужна информация о ней. Полная, до мельчайших подробностей, где училась, как училась, с кем дружила, кто родители, братья сестры и так далее. Можешь?
- Да не вопрос.
- Она тебя зрительно помнит?
- Не думаю, зал огромный, человек сто набивается. А здесь у меня никаких процедур, лежу непонятно зачем. Рентген сделали все чисто, но не выписывают.
- Завтра суббота, тебе же разрешают по выходным домой... Вот и встреться с братом и расспроси. Но ему ничего не объясняй, кому слово скажешь, ничего не выйдет. Учти!
- Я брата и спрашивать не стану, другие каналы есть.
- Ты меня понял, – я протянул прапорщику руку, он твердо сжал ее и в его глазах вспыхнула искра надежды.
Остальные бойцы, окружив нас, ничего не понимая, с интересом следили за нашим диалогом. Я обратился к ним:
- Ну что, поможем Юре?
- Обязательно!
А что делать-то надо?!
- Ты только скажи!
В один голос живо, перекрикивая друг друга, загорланили бойцы.
- Детали в понедельник утром. Имейте в виду, от каждого из нас зависит успех… А пока релакс, отдыхаем. Ребята теперь уже обступили Юрия и твердо заверили в готовности ему помочь.
В понедельник утром Кобзев положил передо мной школьную тетрадь в клетку, от края и до края заполненную четким разборчивым почерком, и пояснил:
«Здесь вся ее жизнь».
Я схватился за голову: как же все это запомнить?
Нереально.
Но выход я искал недолго... После завершения обхода, когда за медперсоналом закрылась дверь, я махнул рукой ребятам, мол, давайте сюда. Солдаты сгрудились надо мной, проявляя живой интерес к предстоящей авантюре:
- Значит, так. Как только услышим шаги Елены, я сажусь за стол, раскладываю карты и тебе, – я ткнул указательным пальцем в грудь солдату из стройбата Васе Чеботареву, – начинаю гадать. Несу всякую чушь, а ты должен изумляться, восхищаться тому, как я точно описываю твою прошлую жизнь. Ты должен все время твердить: «Откуда тебе это известно? Удивительно! Прямо волшебство какое». А потом я начну тебе советовать, как дальше жить, ты внимательно слушаешь, благодаришь меня. Понял? Нужно, чтобы Елена заинтересовалась и попросила и ей погадать. Остальное за мной. А вы, – теперь я обращаюсь к солдатам, – вроде как между собой делитесь, примерно такие фразы произносите, «И мне точно рассказал», или «Даже нашу хату описал, где телевизор стоит», можно добавить, «Точно угадал, сколько коров у нас…»
Вдруг боец, на которого я указывал пальцем,
вскрикнул:
- Точно, у нас лет пять, как телевизор цветной есть, в первое время вся деревня приходила новости из Москвы смотреть, старший брат из Воркуты привез, это наш областной центр.
Второй его поддержал:
- А я скажу, как мне Ваагн описал случай, когда мы с батей на москвиче перевернулись…
Остальные ребята разошлись по палате, сгруппировались по двое-трое и шепчутся. Слышу новую реплику:
- А я скажу, что он мне посоветовал на Катьке жениться и все про нее рассказал. У них во дворе немецкая овчарка есть, злючая, не подходи, загрызет. Черна вся, только уши белые, и это Ваагн в картах увидел. Удивительно…
Сердобольное отношение ребят окрылило меня, и я стал их подбадривать:
- Подготовьтесь, еще часа полтора есть, не мне вас учить. Мы должны помочь Юре обрести свое счастье. Коля Котуза, а у тебя особое задание, – повернулся я к высокому с красивыми чертами лица бойцу, – держи тетрадь. Не привлекая к себе внимания, тихо встанешь за спиной Елены и начнешь осторожно страницы переворачивать. Как моргну два раза подряд обеими глазами, значит переворачивай. Усек? Вот и хорошо.
- Юра, – теперь я даю инструкцию как себя вести прапорщику Кобзеву, – а ты иди ложись, укройся с головой, лишний раз светиться не надо.
Вася Чеботарев, получив особую роль, прямо расцвел на глазах, то и дело подходит к двери и прислушивается. Я велел не заглядывать за дверь, чтобы не вызвать особое подозрение. Но вот он отскочил от двери:
- Идет, – заговорщицки прошептал он и уселся на указанный стул. Я тотчас же брякнулся на противоположную табуретку и стал энергично тасовать карты.
Дверь, скрипнув, открылась, и появилась Елена-распрекрасная:
- Мальчики, готовьтесь, – весело произнесла медсестра, как показалось, она была в приподнятом настроении. Она разложила на столе шприцы, несколько пакетов с таблетками, бутылку с микстурой. Кому-то прописали пить эту гадость. А я, не обращая никакого внимания на красавицу, пробормотал, глядя в карты и переводя взгляд на Чеботарева:
- Да, невеселая жизнь у тебя была на гражданке.
- Пришлось хлебнуть, – подтвердил Чеботарев.
- Смотрю, вот и с соседом, что справа, у него двухэтажный дом, конфликты были.
- Это все из-за курей, мать их кормила, – охотно подтвердил Чеботарев, – а яйца нести эти черти к соседям бегали. Те специально у забора травку стелили. А куры – глупый народ, чего в курятник бегать, когда теплая травка рядом, вот на эту травку и садились.
- Нет, конфликты и посерьезнее были, как-то раз твой отец ружьем грозился.
- Так они запасное колесо нашей телеги сперли. Вот батя и не выдержал.
Наш диалог сразу привлек внимание Елены. Работу свою делала, но постоянно на нас оглядывалась. Раздав таблетки, вколола три укола, попотчевала мистурой нескольких солдат и к нам подошла. Услышала за спиной реплику:
- Как точно все рассказывает. Сколько комнат в нашем доме и где кухня расположена, сколько овец имеем, угадал.
Елена полуобернулась на реплику, затем ее взгляд уперся в разложенные карты.
И снова реплика сзади:
- А как узнал Ваагн, что я в пятом классе на второй год остался? Непонятно.
Еще немного потасовав карты, я заканчиваю «гадать» Чеботареву со словами:
- Ну, а как дальше тебе строить свою жизнь, я с самого начала объяснил. Тебе решать.
- Конечно, так и поступлю, Ваагн, спасибо тебе. Век не забуду.
Чеботарев, вставая, крепко пожал мою руку и отошел в сторону.
- А можно и мне? – робким голосом произнесла Елена и ее лицо покрылось красной краской.
- Можно, садись, – усталым голосом ответил я и, не глядя на нее, собрал карты со стола и стал тасовать. Иногда из середины вытягивал одну-две карты, озабоченно рассматривал.
Елена покорно уселась на стул и, затаив дыхание, стала ждать.
Я совершил еще несколько манипуляций с картами и с удивлением воскликнул:
- Оказывается, твой дед-орденоносец всю войну прошел, в Берлине побывал!
Елена чуть было со стула не свалилась.
- Действительно! А как это ты… – она всплеснула руками, – кому скажешь – не поверят!
Начало оказалось удачным, и я стал рассказывать Елене все перипетии ее прошлой жизни. И не только ее, но и близких родственников и соседей. Коля Котуза послушно переворачивал за спиной Елены заполненные Кобзевым страницы. Когда Коля показал мне заднюю обложку тетради я сказал.
- Этого достаточно, поскольку перевернута последняя страница твоей прошлой жизни.
- Удивительно, удивительно, – лепетала Елена, качая головой.
- Могу и посоветовать, как дальше быть, – собирая карты, как бы мимоходом бросил я.
- Конечно, хочу, – с трепетом произнесла Елена и с умоляющими глазами посмотрела на меня.
Я снова взял в руки карты. Вытянул пять карт разложил их перед собой.
- Выйдешь замуж за Сергея Волкова, с которым ты в восьмом классе дружила, пропадешь. Разведешься, а потом второй брак, третий, четвертый... и останешься одна с тремя детьми.
- Ой, ой, не хочу я этого, – испуганно вскрикнула Елена.
- Сейчас, сейчас, – я достал из колоды еще пять карт.
- Сложный случай, ничего не видно.
Я достал еще пять карт, смешал их с прежними, отсчитал снизу пять карт и положил их перед собой.
- Нет, есть. Есть один парень – судьба твоя. Сейчас посмотрим, как его зовут. Я собрал в кучу все карты, подтасовал хорошенько и из середины достал одну.
- Юрий, его Юрий зовут. Есть в твоем окружении парень по имени Юрий?
Елена растерянно покачала головой. Я еще раз взглянул на карту:
- Его двоюродный брат с тобой учился – Степан.
- А у нас в классе три Степана были. Что, каждого спрашивать про Юру?
- Ты с ним два года за одной партой сидела. И фамилию назвать могу… Кобзев.
- Да, да, он в милицию устроился, участковым работает.
- Выйдешь замуж за Юру, как у Бога за пазухой жить станешь. На руках тебя носить будет. Не курит и не пьет.
- Не пьет это хорошо, а то мой шурин, мало того, что напивается, еще и по пьяни жену избивает. А она все терпит, дура. Говорит, когда он трезвый, то добрый, ласковый и извинения просит. А потом опять напьется и опять избивает. Он двухметровый бугай, а она хрупкая тростинка.
- Такая же участь тебя ждет, если за Сергея Волкова замуж выйдешь.
- Ой, не хочу я этого!
- А Юру повышение ждет, его в Германию отправляют работать, будете за границей жить.
- Как теперь мне быть, как узнать его? Может у него невеста есть или жена?
- Нет у него ни невесты, и ни жены, карты бы показали. У вас танцы намечаются на эту субботу, так он должен там быть.
- И это ты знаешь?! Ну, спасибо, прям слов нет. Ты как Ванга, удивительный человек!
- Если честно, то я покруче Ванги, хотя в словах Ванга и Ваагн одни и те же буквы, просто я скромный и не люблю светиться. Когда я родился, акушерка сразу сказала, скромным будет.
- А как она могла узнать?
- По запаху, скромные иначе пахнут, у них особый запах.
- Ну и ну, никогда бы не подумала.
- Так вот, на танцах подойди к Степану и попроси познакомить с двоюродным братом, пригласи того на белый танец. Только смелее будь, за свое счастье бороться надо.
- А как он выглядит, может и не интересный вовсе, или наоборот, на меня и смотреть не станет.
- Вы будете хорошей парой, ручаюсь, потому как карты настоятельно не советуют даже, а требуют.
Елена, растерянно улыбаясь, поднялась с места:
- Уж и не знаю, озадачил ты меня.
- Все будет хорошо! Я уверен.
Когда за медсестрой захлопнулась дверь, внезапная усталость свалилась на меня, почувствовал себя опустошенным, упал на стул. Проскользнула мысль, а правильно ли я поступаю, навязывая ей Кобзева, человека, которого я совершенно не знаю.
Словно бы прочитав мои мысли, прапорщик сполз с кровати и подошел ко мне.
- Ваагн, не сомневайся, я не подведу тебя.
Солдаты, еще более взволнованные, окружили Кобзева:
- Не только Ваагн, но и мы все в ответе за ее судьбу, Юра. Помни это.
- Я ее очень люблю, ребята, дай Бог, чтобы все сложилось, увидите, не подведу, – стал бить себе в грудь прапорщик, – а чего это ты про Германию-то?
- Не знаю, так вышло, не бери в голову. У Лены смена до четырех. Мы проследим, когда она уйдет, зайди к главному и попроси выписать тебя. Всеми правдами и неправдами, сошлись на что-нибудь, тебя и лечить-то не от чего.
* * *
Прошел месяц как я вернулся в часть. Командир похвалил меня перед строем, заявил, что на таких, как Карапетян, равняться надо. Еще и благодарность в личное дело записали. Куда уж более. Почти орденоносец.
Как-то днем, возвращаюсь с обеда, ко мне дежурный с КПП Ваня Копылов подходит:
- Ваагн, к тебе мужчина какой-то просится, подойди к воротам, посмотри, чего ему надо.
Пошел я в сторону КПП, теряясь в догадках, кто бы это мог быть. Издалека вижу – солидный мужчина, при галстуке, смотрит на меня и вовсю улыбается. Думаю, чей-то родственник, приехал проведать и не в ту часть попал, поскольку в нашей части нет второго Ваагна. Но по мере приближения его лицо не становится растерянным, озабоченным, а наоборот, продолжает сиять. Это еще более озадачило меня.
Подхожу вплотную:
- Вы меня хотели?
- Не узнаешь, Ваагн? – громко и радостно спросил незнакомец, – я прапорщик Юрий Кобзев.
- Ва! Как ты изменился! Не узнать! – удивляясь статному виду некогда блеклого в больничном халате прапорщика, воскликнул я.
Он притянул меня к себе и крепко обнял.
- Спасибо тебе, уважаемый. Мы подали заявление в ЗАГС.
Он что-то еще говорил, но я не слушал его, я с удивлением смотрел, как Кобзев упивается своим счастьем. Передо мной стоял энергичный, уверенный в себе, респектабельный мужчина. Вполне достойный той красавицы. От того потерянного и забитого прапорщика не осталось и следа.
- Ваагн, в среду нас должны расписать. Я и не представляю, как благодарить тебя. Моя мать все знает, я ей рассказал. Она пирожки с рисом напекла специально для тебя. Вот, возьми, – он протянул мне полную авоську всякой снеди. – И бутылка армянского коньяка, выпьешь, вспомнишь запах родины и за нас тоже один тост.
- Нет, нет, ни к чему это, – стал я отнекиваться.
- Это такой мизер, – поморщился Юрий, – ты чудо сотворил, Ваагн, нас осчастливил. Век не забуду.
Да, и последнее, Ваагн, только не падай, – Юрий сделал паузу и робким голосом произнес, – меня переводят служить в Германию.
Структура повествования кисётенкэцу: как писать истории без конфликтов
Пять телефонных звонков после 18-ти ноль, ноль
